Съ этого дня вся семья Эдмонстоновъ начала ухаживать за Эмми, какъ за больнымъ ребенкомъ. Отецъ въ особенности часто ласкалъ ее. называя ее своей «золотой дочкой», но объ Гэ не поминалъ ей ни слова изъ опасенія разстроить ее. Мать, видя, что Эмми молчитъ, вообразила, что она покориласъ вол отца, и старалась уже не растравлять раны ея сердца разговорами о прошломъ. Чарльзъ одинъ воевалъ и бранился, говорилъ отцу въ глаза, что онъ «разбилъ сердце своей дочери», называлъ его жестокимъ, несправедливымъ и вывелъ, наконецъ, мистера Эдмонстона изъ терпнія. Тотъ жаловался всмъ и каждому, что родной сынъ называетъ его тираномъ и нарушаетъ миръ всего дома своими сценами. Эмми одна молчала, молилась и ждала. Мысль, что судьба ея и Гэя въ рукахъ всевдущаго Господа, передъ Которымъ раскрыты вс тайны человческаго сердца, эта мысль, поддерживала въ ней надежду, что, рано или поздно, Гэй оправдается и она будетъ принадлежать ему. Мистеръ Уэльвудъ, на запросъ мистера Эдмонстона, прислалъ самый лестный отзывъ объ Гзъ, говоря, что обвинить его воспитанника въ безпорядочной жизни нтъ никакой возможности. На счеть круга знакомства сэръ Морвиля, онъ отозвался такъ, что Гэй здитъ иногда по приглашенію на обды и вечера въ С.-Мильдредъ и къ другимъ сосдямъ, а чаще всего бываитъ у мистриссъ Гэнлей и у полковника Гарвуда. Послднее имя дало Филиппу право поддержать свое прежнее мнніе и письмо Уэльвуда принесло, такимъ образомъ, не много пользы Гэю.
Самъ Гэй прислалъ Чарльзу самый сердечный отвтъ и искренно благодарилъ его за довріе и сочувствіе къ себ. Онъ общалъ современемъ объяснить ему вс т темныя обстоятельства, которыя въ настоящую минуту кладутъ такую тнь на его доброе имя. На счетъ рзкихъ своихъ выраженій объ опекун и Филипп, онъ писалъ слдующее:
«Право, не помню, что я говорилъ. Знаю, что выраженія мои были непростительно рзки, потому что я въ ту минуту вышелъ изъ себя. Я вполн заслуживаю общій вашъ гнвъ. Вполн покоряюсь вол мистера Эдмонстона, но не перестаю врить, что время докажетъ мою невинность во всемъ. Теперь же вашъ отецъ иметъ полное право быть мною недоволенъ.»
Чарльзъ, прочитавъ письмо, сказалъ, что Гэй обыкновенно винитъ себя во всемъ, тутъ удивляться нечему. Но отецъ заподозрилъ снова скрытое преступленіе въ неясныхъ словахъ его. Гэй ршился остаться въ Соутъ-Мур до конца вакаціи, это подало поводъ къ новымъ предположеніямъ не въ пользу его. Но Чарльзъ взялъ и тутъ его сторону, говоря, что нужно же ему куда-нибудь дваться, если его выгнали изъ Гольуэля. Убжденія матери, уврявшей его, что, вслдствіе полнаго раскрытія таинственной исторіи Гэя, неприлично приглашать его къ себ въ домъ, гд живетъ Эмми, не послужили ни къ чему. Онъ твердилъ свое, что сэръ Морвиля выгнали, и старался подбить отца, чтобы тотъ самъ халъ въ С.-Мильдредъ, для личнаго объясненія съ Гэемъ. Но Филиппъ такъ ужъ натолковалъ мистеру Эдмонстону, что подобнаго рода поздка возбудитъ толки злыхъ языковъ, что тотъ ни за что не соглашался послушать сына. Чарльзъ хотлъ ршиться на крайнюю мру, убдить Филиппа хать къ Гэю: но отпускъ его за границу помшалъ этому плану. Ране октября мсяца ему нельзя было завернуть къ сестр въ С.-Мильдредъ. Оставалось одно — написать къ мистриссъ Гэнлей. Чарльзъ и это сдлалъ; онъ обратился къ ней съ просьбой, объяснить ему таинственныя доказательства вины Гэя; но Маргарита сухо отвтила, чтобы онъ не вмшивался въ дла, до нея не касающіяся.
Онъ страшно разозлился. Вообще почта, чуть ли не ежедневно, длалась причиной семейныхъ ссоръ въ Гольуэл. Мистеръ Эдмонстонъ былъ постоянво не въ дух, и вся семья его чувствовала себя въ очень грустномъ настроеніи.
Чарльзъ и отецъ воевали безпрестанно между собой. Не такъ жилось въ Гольуэл при Гэ. Теперь, мистриссъ Эдмонстонъ и Лора не могли двинуться безъ того, чтобы не заслужить упрека отъ обоихъ джентльмэновъ. Даже Эмми, и на той, отецъ срывалъ иногда свое сердце; что-жъ касается Чарльза, то тотъ положительно не могъ равнодушно слушать, какъ Эмми говорила тихимъ, покорнымъ своимъ тономъ: «Нечего и вспоминать о Гэ, все кончено!…»
ГЛАВА III