Наследник императора

С улицы тем временем доносились крики, визг. Пока что кричали и визжали поселенцы, разбегаясь в панике по домам. Что будут делать даки? Кинутся грабить поселок — или попробуют прорваться в крепость и дальше на мост.

Две женщины и мужчина смотрели друг на друга, Кориолла чувствовала, как горят щеки, как бежит по лбу пот — она едва успевала его отирать. Ждали. Вода была уже вся выпита. Прим налил себе и женщинам неразбавленного вина. Сколько так прошло? Полчаса? Час? Кориолле казалось — вечность. Ребенок то и дело просыпался, Кориолла давала ему грудь, и малыш, с молоком всосавший виноградный хмель, уже не орал в голос, а только порой хныкал, ворочаясь в мокрых пеленках. Хныканье это их выдало. Кто-то, вошедший во двор, сразу понял — внутри люди — и ломанулся в дверь. Однако не сумел выбить — доска, сундук и Прим помешали.

— Не надо! — завопила вдруг в ужасе Мышка. — Не надо, убьют…

Ребенок стал вторить, захлебываясь плачем.

Кориолле было жарко так, что хотелось сорвать пропитанную потом тунику, сердце билось в горле как сумасшедшее.

Она подскочила к Мышке и надавала пощечин. Никогда прежде не била — а тут хлестала и хлестала, находя в этом дикое, безумное наслаждение. Девчонка вдруг успокоилась, глянула на Кориоллу полными слез глазами. Хотела что-то сказать, но лишь губы запрыгали.

Человек за дверью что-то крикнул — по речи явно не римлянин, теперь уже трое принялись ломать дверь и сумели выбить доску сбоку. Тут же Прим ткнул мечом в возникшую щель. Нападавший завизжал и сам ударил — Прим отскочил, ухватившись за бедро, — по пальцам побежала кровь. Кориолла вмиг схватила выпавший из рук раба меч и нанесла удар так, как и положено бить легионеру, — всадила меч и тут же отдернула руку назад. За дверью кто-то взревел, потом рев перешел в жалобный стон и стих. Нападавшие о чем-то бурно заспорили, вновь раздались шаги — удаляясь. То ли варвары бросили непосильную затею, то ли ушли за подмогой.

— Перевяжи ему ногу! Скорее! Перевяжи! — закричала Кориолла.

Прим не стал дожидаться от Мышки помощи — схватил сам шарф Кориоллы и обмотал им ногу. Поднялся.

Дакийка медленно поднялась и положила Флорис в люльку. Малышка выворачивалась, уже чуть ли не вся распеленалась, но не до этого было: во дворе вновь кричали — нападавшие, судя по всему, вернулись с подмогой.

В три удара дыру в двери расширили. Теперь нападавшие пытались отодвинуть сундук, но Прим подпер его телом. И тут кто-то ударил жердью в окно, выбивая ставенки.

Внутрь просунулось забрызганное кровью лицо.

Мышка завизжала страшнее прежнего, схватила бронзовый стержень, на который вешали по вечерам светильники, и ткнула в лезущую в окно морду. Рожа тут же исчезла, а внутрь комнатенки метнули шипящий факел. Кориолла не растерялась, стащила с кровати одеяло и накинула на головню. Комната наполнилась дымом, Флорис уже не плакала, а издавала странные мяукающие звуки. Это был конец, еще несколько мгновений — и они либо задохнутся в дыму, либо дверь раскрошат, и варвары ворвутся внутрь.

И тут вдруг то ли почудилось Кориолле, то ли в самом деле кто-то позвал ее по имени? Она прислушалась. Вновь кто-то выкрикнул ее имя во дворе. А следом — рычащие голоса, крики, ругань, скрежет железа, стоны, удары… Безумная музыка схватки не на жизнь, а на смерть, уже слышанная Кориоллой прежде — во время штурма лагеря Пятого Македонского.

— Наши! — воскликнул Прим, и рот его оскалился в дикой ухмылке.

А металл скрежетал, заглушая проклятия, крики боли, предсмертный хрип.

— Кориолла, ты там? — выкрикнул снаружи низкий хриплый голос.

Она поначалу даже не поняла, чей. Только поняла, что спасение близко.

— Я здесь! Здесь! Гай! Я здесь! — закричала она, уверившись, что это Приск чудесным образом явился ей на помощь.

Прим уже оттаскивал сундук. Обломок двери с трудом удалось распахнуть. Прим выглянул первым. И только потом позволил выйти Кориолле.

Посреди двора стоял центурион — шлем набекрень, от гребня мало что осталось, посеребренная лорика залита кровью. Лицо тоже в крови.

Вокруг лежали убитые и раненые варвары. Пятеро, кажется.

— Гай! — Она кинулась к нему, не веря в удачу.

— Ты ошиблась… — сказал центурион и снял шлем.

Перед нею был Валенс, старый ее ухажер. Отвергнутый жених, друг покойного отца.

— Ты? — Она замерла.

— Не рада?

— Рада! — Она кинулась к нему и поцеловала в колючую от щетины, соленую от крови и пота щеку.

— А ты молодец… Ишь, амазонка… с мечом… Убила кого?

— Кажется.

— Фракийская кровь… От матери… — Валенс вдруг пошатнулся. — Сесть бы…

Кориолла обернулась. Скамья, на которой она полчаса назад дремала, не ведая об опасности, валялась разбитая в щепы.

— Сейчас! — Кориолла вернулась в комнату и вынесла во двор табурет.

Валенс сел.

— Я письмо тебе привез… — сказал центурион. И добавил: — Воды бы…

Кориолла не слышала — вынесла из задымленной комнаты колыбель с малышкой, поставила подле Валенса. Сейчас казалось — нет надежнее места, чем подле него. Мышка тоже очутилась рядом, присела на корточки, обхватила колени.