Наследник волхвов

Но мужики Митрича послушались. Игната уложили на спину, Митрич нагнулся, нащупал торчавший из-под веревок ворот рубахи пленника, рванул, отодрал клок ткани, скатал в комок, сунул в рот Игнату.

Сергач стиснул зубы, крутанул головой, замычал, засопел кровоточащим носом.

– Ладноть, – сжалился Митрич, – не буду тя затыкать, коль пообещаешься хайло боле не разевать, охальник.

– Обеща... – Игнат приоткрыл рот – и сволочь Митрич просунул-таки скомканный обрывок рубашки меж зубов.

Дышать забитыми кровью ноздрями было, действительно, очень и очень нелегко. Да еще тряпка во рту раздражала нёбо, что вызывало рвотные спазмы. Митрич с интересом наблюдал, как Игнат силится выплюнуть кляп, вытолкнуть тряпку языком. Когда же Сергачу это наконец удалось, когда он порывисто вздохнул полной грудью, Митрич довольно кивнул и констатировал со знанием дела:

– От теперича хайло боле разевать не станешь. Теперича замолкнешь, милок.

Носильщики подняли жадно глотающего воздух Сергача, вынесли во двор, где несколько часов назад состоялось, а вернее – не состоялось побоище. И не пару-тройку часов назад, как оказалось, а гораздо раньше! Вон, слева, красный шар солнца касается верхушек деревьев. В изоляции, в кромешной тьме подвала Сергач, оказывается, утратил чувство времени. Думал, на дворе до сих пор день в самом разгаре, и ошибся. Вечереет. Стремительно, неотвратимо.

«Сколько же я валялся под полом? – попытался сообразить Игнат и не смог – казалось, никак не больше трех часов. А реально? Пять часов? Шесть?.. Спросить, который час, у мужиков?.. Нет уж! Вопрос, конечно, совершенно невинный, однако рисковать свободой дыхания не стоит...»

«Нива» стояла во дворе перед распахнутыми настежь воротами. Игната забросили, слегка ушибив макушкой, на заднее сиденье. Митрич сел к рулю, другой мужик уселся с ним рядом, еще один, взяв у Митрича лампу, повернул к дому, последний из четверки подошел к воротам. Машина тронулась, Сергача перевернуло с бока на спину. «Нива» выехала со двора, Игнат услышал скрежет закрывающихся ворот.

Сначала ехали нормально, потом был пологий спуск и крутой подъем, потом поворот и тряска, затем добавилась и болтанка.

«Сначала ехали по накатанной дороге, – сообразил Игнат, – проехали ложбину, за которой уже не видно деревни, потом свернули на целину и начали петлять по диким лугам».

Машина остановилась, мотор заглох. Игната выволокли из «Нивы», уложили, довольно бережно, окровавленным носом вниз. Нос, кстати, перестал кровоточить, кровь засохла, запеклась корочкой на верхней губе, частично на подбородке.

Хлопнули, закрываясь, дверцы «Нивы». Руки бородатых крестьян снова подхватили пленника и поволокли. С минуту опутанные веревками ноги пахали волнистую борозду, рыхлили коленями ковер желтых сосновых иголок.

– Митрич, веревки взял?

– Разуй зенки: во – моток.

– Тоды ставим его, взяли...

Взяли, поставили. Прислонили спиной к дереву, к толстой сосне, привязывают к стволу, мотают веревки поверх прежних пут, фиксируют в основном плечи и колени. Бородачи стоят по бокам и совсем чуть-чуть мешают пленнику осматриваться.

Обрывистый берег узенькой полноводной речки. Темная вода течет быстро и весело. Опушка леса, густой вечнозеленый с проседью сосновый подлесок. Игната привязывают к великанше сосне за опушкой. Таких корабельных сосен, как будто перешагнувших густой подлесок, как будто выбежавших из леса, всего три дерева. И все три беглянки растут рядом, будто бы жмутся одна к другой, будто стесняются наготы стволов. К стволу соседней стыдливой великанши сосны, метрах в трех-четырех слева, привязан Фокин. Взлохмаченная голова Виктора высовывается из веревочного кокона.

Игнат совершенно не удивился, увидев Фокина. Лежа в подвале, Игнат думал и о нем и пришел к выводу, что, скорее всего, Виктор жив и, вероятно, они еще увидятся...

Удивило Игната, что Витька смотрит во все глаза не на него и даже не на бородатых мучителей гвардейцев, а уставился ошалело на «Ниву», оставленную близ речного обрывчика. Пялится на отражение заходящего солнца в лобовом стекле, словно загипнотизированный.

А жеваный галстук Фокина, между прочим, болтается поверх всех веревок. Видать, и Фокину затыкали рот, и помалкивает он сейчас так же, как и Сергач, дабы вновь не пришлось бороться языком с тряпкой.

Есть, блин, у Митрича ОПЫТ в дрессуре военнопленных, есть! На эту тему стоило бы подумать, однако не получится – гвардейцы уже привязали Игната и уже уходят. Неужели совсем скоро можно будет поговорить с Витькой без всякого риска затыкания ртов? Неужели им оставят такую возможность?

Да! Да, они уходят. Сделали свое дело и удаляются в ту сторону, откуда приехали. Бородачи бредут рядышком, их привыкшие к ходьбе ноги двигаются в унисон, их широкие плечи слегка раскачиваются, они уходят без оглядки. Вон, кажется, Митрич заговорил, но его уже не слышно. А значит, и брошенных – отнюдь не на произвол судьбы – пленников Митрич ни фига не услышит.

– Витек... Эй!.. Витя!..