Наследник волхвов

– А?.. – Фокин оторвал прилипший к лобовому стеклу «Нивы» ошалелый взгляд, повернул голову – ну наконец-то! – к Игнату. – Сергач, мать твою, на хера они нашу тачку чинили?

– В смысле? – Игнат не понял вопроса. И смысл следующего длиннющего предложения, произнесенного Виктором на одном дыхании, скорее угадал, чем понял.

– Когда вы со старостой, в лоб его мать, ушли, улица опустела, а когда он заорал, они все – назад к тачке. Ну, а я...

– Стоп! Мы с подлым старостой уединились во дворике, а жители тем временем расходились по домам, как им и было велено, да? Староста крикнул: «Стреляй!», и николаиты побежали обратно к «Ниве», да?

– Угу. – Виктор опустил голову, заговорил тише и медленнее. – Так и было. Ну а я вдарил по газам. Тебя, понимаешь, не слышно, а вокруг...

– Вить, кончай оправдываться! Газанул – и правильно сделал. Ты, черт тебя возьми, обязан был вырваться! Ты, блин, оплошал и теперь...

– Я?! – Виктор аж побагровел от возмущения. – Я оплошал?! Ни хера я не оплошал! Дал по газам – и вдруг, мать его в дышло, из-за плетня тачке навстречу выскакивает бородатый детина со здоровенным дрыном. Я рулю, объезжаю его, а он дрыном по лобовому стеклу ка-ак дал, мать-перемать! Стекло пошло трещинами, ни хера не видно: сплошные трещины! Я дверцу открыл, высунулся, а меня цап за хобот и наружу! Они засаду устроили, ты понял?! Они меня выдернули и, чтоб «Ниву» тормознуть, ей под колеса бревна кидали, ты понял? Впереди была засада, дошло? Ты бы на моем месте...

– Кончай! Я тоже на своем месте облажался, блин. Ты кричал «Игна-а-ат», когда выпал из машины или раньше?

– Раньше, когда дверцу открыл... – Виктор приутих, пригорюнился. Следующая фраза далась ему с трудом, через силу. – Струсил я... на помощь тебя позвал... Меня выдернули из тачки, а я... я и не сопротивлялся, как на землю грохнулся. Думал, абзац настал, на хер рыпаться...

Виктор замолчал. Игнат дал ему перевести дух и спросил деловито:

– А дальше? Повязали тебя и?..

– И отнесли в особняк, в комнату на втором этаже, ту, где нас староста вчера принимал, кисель предлагал. Мать его в печенку-селезенку. Мерзавец! Псих контуженый!..

– Ты его видел? После того, как связали, ты старосту видел?

– Видел гадину! Он меня допрашивал. Сказал, что ты в ауте, без чувств валяешься, а Федор, сказал, подыхает в ловчей яме. Он...

– Стоп! Вить, я не въехал в тему с «ловчей ямой».

– И я не въехал! Он сказал: «Федор в волчьей яме», сказал: «подыхает», и все, абзац. Он допытывался, откуда у нас взялось удостоверение Андрея. Как из тачки меня выдернули, тут же заломали и обыскали, сукины дети! Нашли, скоты, корки под подкладкой пиджака, нащупали, мать их! И блокнот под сиденьем нашли с твоими записями, с рисунком Андрея. Тачку, мать их, обшмонали... – Фокин до предела вытянул шею, заглянул в лицо, в глаза Сергачу. – Игнат, я рассказал контуженому все, как было... Как нам корочки Андрюхины подбросили и все остальное... Осуждаешь?

– Честно говоря... – Игнат задумался на секунду, – если честно, и я бы, наверное, врать не стал. Какой смысл гнать пургу? Да и чего конкретно врать-то? И без вранья все о'кей. Пусть заикающийся властелин знает, что в покорном ему стаде завелась паршивая овца, пусть!.. Вить, а он тебя гипнотизировать не пробовал, а?

– Староста? Нет, ни хера. Он, мать его, сказал, что, пока тебя били, ты раскололся о наших планах, о том, что собирались вести его к ясновидящей. Он...

– Он взял тебя на понт! Все было не совсем так, а вернее, совсем не так, но я действительно ляпнул про ясновидящую, староста зацепился за мой ляп и раскрутил тебя на подробности, да?

– Игнат, я находился в таком состоянии, что...

– Брось оправдываться, Витя! И я бы на твоем месте проболтался. Скажи-ка лучше – как он отреагировал на идею допроса под гипнозом?

– Смеялся. Жег корочки Андрюхи вместе с блокнотом и ржал, мать его, ухихикивался...

– Заика сжег удостоверение и блокнот с моими записями?

– Дотла! Бородатые притащили ведро, провонявшее керосином, он бросил в ведро документы, чиркнул спичкой и у меня на глазах все на хер уничтожил, мать его об лед! Издевался надо мной, гаденыш, говорил: «Теперь вас можно отпускать, все равно ничего не докажете». Покуражился контуженый, урод моральный, и свалил, оставил меня с бородатыми, а часа два спустя они меня погрузили на телегу, как полено какое, привезли сюда, мать их, к дереву привязали и уехали на хер! Я один остался в лесу! Связанный, беспомощный! Любой хорек горло перегрызет, и ни хрена, мать его, не сделаешь! Я здесь часа три или больше, представь! В сортир хочется, мать их всех, но не под себя же гадить, Игнат?! Веревки режут, болит все!.. И, главное, мать-перемать, увидал «Ниву» с новым стеклышком – все, подумал, абзац, с ума сошел, глюки начались! Сергач, у меня голова трещит, я...

И Виктор продолжил перечислять свои боли и неудобства, матерясь и стеная, угрожая врагам и требуя от друга сочувствия.