Наследники

С Казаковым он разговаривал истерично, кричал на весь кабинет. Потому-то они и уехали домой к Крутилину, где стесняться было некого. Тут Крутилин дал волю чувствам. Он обвинял Казакова, что тот губит его, что он жулик, а с жуликами ему не по пути, что он сам пойдет куда следует и будет настаивать на тщательнейшем расследовании. Требовал вернуть бумагу, которую подписал.

— Как же я верну эту бумагу, если она у капитана Березина?

— Знать ничего не знаю. Верни мне ее, и все.

Казаков, пожав плечами, умолк, а Крутилин снова зашумел, суетливо бегая по комнате. Наконец накричавшись вдоволь и поостыв немного, спросил Казакова:

— Ты что ко мне-то приехал? Зачем? Чего еще от меня хочешь, старый прощелыга?

Казаков подготовил себя не только к таким словам, а и к значительно худшему. Проглотив обиду, стал заискивающе объяснять:

— Выход один, Виктор Иванович, только один.

— Какой же, какой? Я готов к самому сатане на поклон пойти, лишь бы не выплыло это поганое дело. Что ты предлагаешь?

— Надо просить вмешаться министра и Быстрова, партком «Химстроя».

— Министра — это я еще понимаю, но Быстрова? — удивленно переспросил Крутилин. — При чем здесь Быстров?

Прямого отношения к делу он, конечно, не имеет, но сделать может многое.

— Объясни толком.

— Кто тащил цемент? Шмель! Пусть им и ограничатся. Привлекают и судят. Но ковыряться по всем углам и застрехам ни к чему. Так ведь действительно могут опорочить совсем неповинных людей. Нельзя, чтобы на «Химстрой» падала тень. Пойдут разговоры, пересуды. В прессу может попасть, до центральных органов дойти. Быстров очень ревностно относится к славе «Химстроя» и, думаю, не обрадуется, если к этой славе будет подбавлено черной краски. Да и лично ему невыгодно.

— А это почему?

— Ну, я имею в виду… Татьяну.

— Вон оно что! Это существенно. Так чего же ты ко мне-то пришел? — осклабился начавший успокаиваться Крутилин. — По родственной-то линии сподручнее.

Казаков, удрученно вздохнув, проговорил:

— Не получается у нас с ним разговор. Пытался. Не могу себя пересилить, чтобы просить. Стыдно. Да и не послушает он меня. А вы, как я понял, друзья старые.

— Ну, друзья мы такие, что, если сцепимся, водой не разольешь.

— Я думаю, Виктор Иванович, так. Если министерство, управление строительства, партком скажут свое слово — обэхээсники спорить не будут. Шмелем начали, Шмелем закончат.

— Скажи мне в конце концов, ты-то сам запутан в этом деле или нет?

— Виктор Иванович, как на духу говорю — не виноват. Но ведь запутать могут, обязательно могут. Наше дело такое. Без вины виноватым будешь. Потому и пришел к вам.

Крутилин пристально посмотрел на Казакова.

— А как Данилин? Он в курсе? Не очень-то я уверен, что Быстров со всех ног бросится выполнять мою просьбу.

Казаков вздохнул.

— С Данилиным я уже говорил. Обещает, что невинных людей в обиду не даст. Но понимаешь, Виктор Иванович, ОБХСС хозяйственников-то не очень слушает. А вот партком. Или еще выше…

— Ну ладно, черт с тобой, пойдем на поклон к Быстрову, хотя для меня это хуже касторки, — с плохо скрываемой злостью сказал Крутилин. — Но учти, когда вся эта заваруха пройдет, рассчитаюсь я с тобой, ох рассчитаюсь!

— Поставим тогда крест на всех долгах, и все, — многозначительно проговорил Казаков. Крутилин понял его намек, хотел ответить резкостью, но, поразмыслив, решил смолчать.

Уходя, Казаков, напомнил:

— И министра, министра, Виктор Иванович, не забудьте. Чтобы сверху звонок был. Тогда уж наверняка все затихнет.

Крутилина взорвало.

— Ты думаешь, что министр-то у меня друг-приятель? Не так это просто. Что я ему скажу? Проворовались, мол, там, на «Химстрое», спасите. Так, что ли?

— Ну, как сказать, вы сами сообразите. Голова-то у вас не моей чета. Я ведь не только о себе пекусь, Виктор Иванович. Не хочу, чтобы из-за меня другие пострадали. — Сказано это было столь многозначительно, что Крутилин не мог не понять скрытого смысла этих слов. Ему вдруг захотелось сейчас же вытолкать взашей этого прилипчивого, скользкого Казакова.

Уходя, Петр Сергеевич долго жал потными руками руку Крутилина.

Виктор остался один с тяжелыми, гнетущими мыслями. Представил себе главк, переполох из-за этой истории, обсуждения, пересуды на каждом углу. Как с гневом, презрением отвернутся сослуживцы, а начальник главка с холодным удивлением объявит ему приказ министра. Воображение рисовало эти картины и сцены настолько явственно, что Крутилин задыхался от отчаяния и в тысячный раз клял себя за то, что влип в эту сомнительную историю. Теперь, кажется, действительно выход один — сделать все, чтобы она не разрасталась, как снежный ком. Пожалуй, Казаков прав, надо встретиться с Быстровым. Ехать к нему на стройку или домой? Как еще встретит? Прошлое может не вспомнить, а заседание коллегии, конечно, не забыл. И дернул же меня черт раскрутить эту идиотскую историю с Лебяжьим! Ну, размахнулись они тогда с поселком, малость подсекли промышленные объекты, но иного выхода у них не было: люди замерзали в палатках.