Наследники

— Что с начальником стройки? Ну-ка, посмотрим, посмотрим, — проговорил он, раскрывая саквояж.

Данилин остановил его.

— Нет-нет, я звал вас совсем по другому поводу. Вы знаете, что на трассе у нас работы не прекращены?

— Как это не прекращены? При такой температуре? Есть же ваш приказ.

— Да-да, приказ есть, он действует, и стройка, к сожалению, не работает. Но комсомольский отряд на трассе приказу не подчинился. Что я могу сделать? — полушутливо развел руками Данилин. — Поэтому к вам просьба: взять этот объект под особое наблюдение. Отправляйтесь туда, строжайше следите, чтобы не поморозились люди, оказывайте в случае чего немедленную помощь.

— Это мой долг, Владислав Николаевич, и я, разумеется, сделаю все возможное. Но неужели они работают? Ведь тридцать градусов! Невероятно! Сейчас же отправляюсь туда.

Удальцов, узнав о приезде Ярошевича, неопределенно улыбнулся. Но встретил приветливо, устроил его в одной из теплушек и даже вывеску соорудил: «Медпомощь». Ярошевич просидел в своей штаб-квартире целый день, тщетно дожидаясь пациентов. То же произошло и назавтра.

Он подошел к Удальцову.

— В чем дело, товарищ Удальцов?

— Вы о чем, Глеб Иванович?

— То есть как о чем? Оторвали от работы, заставили сидеть в этой дыре, а я за два дня не принял ни одного посетителя!

Удальцов сказал многозначительно:

— Если гора не идет к Магомету…

Глеб Иванович понял его сразу и, не задерживаясь, вышел из конторки.

Приход врача в бригады удивил всех. Спрашивали: «Что случилось?» Когда же узнали, что врач вызван для надзора за ними, не обморозился ли кто, не нужна ли помощь, шуткам не было конца.

Но Глеб Иванович был настроен далеко не шутливо. И вот уже двое ребят мишутинской бригады уведены Ярошевичем в медпункт. Это были события поистине драматические.

— Что? Меня? За что? — вопрошал рослый парень, обращаясь то к врачу, то к бригадиру, когда ему предложили уйти с работы.

— У вас отморожено ухо.

— Велика важность ухо — отойдет.

— Не отойдет, а потерять его можете, — увещевал Ярошевич.

— Ухо-то? Да что вы, доктор, куда оно денется? И потом, говорят, что теперь даже руки-ноги пришивать умеют, а ухо-то, поди, пришьют?

Кто-то съязвил:

— Правильно. Я бы на твоем месте их оба заменил. Не поймешь, то ли на заячьи, то ли еще на чьи-то смахивают.

— Ты на свои посмотри, красавец, — огрызнулся парень и, обращаясь к Ярошевичу, заявил: — Никуда я не пойду. Нашли тоже проблему — ухо.

Ярошевич обратился к Мишутину:

— Товарищ Мишутин, вы-то почему молчите? В передовой бригаде — и такое бескультурье.

— Успокойтесь, доктор. Все будет в порядке. — И негромко бросил парню: — Хватит, Василь! Видишь, доктор сердится! Иди подлечи свой слуховой аппарат. Потом лучше слушать будешь, когда тебе умные советы дают.

Василь уныло побрел к палатке.

Вечером Ярошевич прочел ребятам лекцию, скорее похожую на нотацию. Как надо беречь себя в мороз, что предпринимать. Напустился на них так, что пух и перья летели:

— Энтузиасты? Ударники коммунистического труда? Ни то вы, ни другое. Невежды — вот вы кто. Да, да!

— Это, доктор, вы уж через край хватили, — обозлился Зайкин.

Тогда Ярошевич набросился на него:

— А вы, Зайкин, вообще помалкивайте. Помните, как струхнули, когда попали к нам?

Посыпались вопросы:

— А что с ним было, доктор? Воспаление совести или еще что?

— В траншее на главном корпусе его завалило. Откапывали.

— Смотри, ребята, а мы и не знали. Так, говорите, струхнул наш бригадир?

— В траншее-то я, положим, меньше испугался, чем у них, — пять врачей, столько же сестер, и все на одного. Кто колет, кто смазывает, кто какую-то дрянь нюхать дает. Тут хоть кто не выдержит…

Ребята хохотали.

Ярошевич, однако, оказался стариком подходящим. И хотя человек пятнадцать он временно удалил с трассы, на него не сетовали. Его беседы и привезенные диафильмы давали и пользу, и некоторое развлечение. Да и как-то спокойнее себя чувствуешь, когда топчется среди бригад этот старикан с желтым саквояжем в руке.

Так жила трасса.

Лебяжье жило иначе — беспечно, весело. Уже несколько дней строители не ходили на работу. Все были рады внеочередным выходным, слышались песни, воркованье гитар, в клубе пол стонал от танцев. Не хватало здесь только ребят, уехавших на трассу.

— Как они там? Почему не едут? — спрашивали друг у друга обитатели поселка.

— А что им сюда ехать? Всякой снеди завезено вдоволь. Поди, отсиживаются в теплушках, водочкой балуются, ждут, когда морозы спадут. Не скучают герои трассы, будьте уверены.

И вдруг известие — бригады на трассе, оказывается, работают.

Ребята в Лебяжьем собирались кучками, горячо, запальчиво шумели. Тут было и чувство восторга, и озабоченности, и зависти, и досады.

— Значит, геройствуют?

— На то они и лучшие.

— Все же нос нам утерли.

Чаша терпения переполнилась, когда в поселке появилась Катя Завьялова. Девушкам понадобились кое-какие вещи, и она поехала на центральный склад; заодно заскочила и в Лебяжье. У полуторки собралась большая группа молодежи.

— Откуда и куда, Катя?

— С трассы и обратно.

— Это как же так?

— Да так.

— Объясни толком. Правда, что вы там вкалываете?

— Абсолютно точно.