Наследники

…В тот вечер он спешил в бригаду, хотелось увидеть ребят, не был у них уже пять или шесть дней. А когда подъехал к палаткам, увидел плачущих людей и Костю — мертвого, лежащего на чьем-то сером, измазанном мерзлой глиной плаще. Руки с запекшейся на них кровью судорожно сжаты, словно он и сейчас цепляется за переплеты опоры. Лицо его, чуть пожелтевшее, было каким-то и спокойно-безразличным. Лишь белесоватый чуб по-прежнему торчал задорно и вызывающе.

…Виктору надо было говорить речь. Быстров, видя, что он молчит, легонько подтолкнул его.

Виктор подошел к краю могилы, долго-долго пытался хоть как-то взять себя в руки. Он не помнил, что говорил. Запомнился ему лишь глухой, леденящий душу стук комьев мерзлой земли о покрытую алым кумачом крышку гроба и почему-то удивительно громкие, заполнившие все вокруг звуки похоронного марша.

По пути с кладбища Виктор тихо, почти про себя проговорил:

— Что мы ей ответим? Что?

Быстров, не поняв, спросил:

— Ты о чем?

Зарубин молча подал ему серый, свернутый вчетверо листок: то была телеграмма от Нади. Она сообщала, что едет к нему, к Косте…

— Опоздала, — глухо сказал Быстров.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Доктор Ярошевич не верил теперь никому — ни ребятам, ни самим бригадирам — и самолично появлялся то в одной, то в другой бригаде.

В бригаде Валерия Хомякова доктор обнаружил, что никто из ребят, оказывается, не использует специальный жировой состав, что был им роздан, не ходит на обогрев в теплушки — толкутся около костра. Двое или трое ребят работали в фуфайках, полушубки им, видите ли, мешают. Ярошевич велел позвать бригадира. Валерий шел не спеша, чуть прихрамывая. Его полушубок был коротковат, а валенки очень высоки и жестки, почти не гнулись, и потому ходил он в них как на ходулях. Борода Валерия заиндевела, покрылась сплошной ледяной коркой.

Ярошевич хотел было начать упрекать бригадира за то, что вот он пожилой человек, и не знает, как работать в особых условиях. За людьми нужно следить, нельзя полагаться лишь на их ощущения. Но когда Хомяков подошел ближе, доктор осекся и сказал только:

— Что же вы, батенька, так плохо к самому ценному капиталу относитесь?

— Что случилось, собственно? — сразу взъерошился Хомяков. — А потом, вам-то тогда что делать? Я не врач, а бригадир, и определять, кому что натирать и намазывать, не мое дело. И вообще, я не понимаю, почему вы, медики, допускаете такое? Сейчас хороший хозяин собаку на улицу не выпустит, а тут сотни людей землю и снег почти зубами грызут. Зачем? Какой смысл? Что случится, если все будет сделано месяцем позднее?

Ярошевич с интересом посмотрел на Хомякова.

— Правильно говорите, правильно. Но ведь ваш участок сам не подчинился приказу о прекращении работ?

Хомяков ухмыльнулся:

— Не подчинился… Скажите, какое безвольное да слабое у нас начальство! Просто товарищ Данилин и помощнички спрятались за этот дурацкий фанатизм. И теперь мы, как дураки, вкалываем да рожи свои морозим.

В это время кто-то из бригады подошел к Хомякову:

— Валерий Павлович, от соседей пришли за компрессором. Говорят, по графику он с утра должен быть у них.

Хомяков огрызнулся:

— Какой график? Пошли их ко всем чертям. Он нам самим еще нужен.

Видя, что парень не уходит, Валерий рявкнул:

— Ну что стоишь? Оглох? Не слышал, что сказано?

Парень, пожав плечами, отошел.

Ярошевич, наблюдавший эту сцену, предложил:

— Вы, дорогой, зайдите-ка в медпункт. Я вам дам кое-что, чтобы нервы успокоить.

— Насчет нервов не знаю, а вот нога болит чертовски, так что зайду.

…Вечером Ярошевич выговаривал Валерию:

— Ну что я вам скажу? Нога у вас малость обморожена. Не уберегли. Понадеялись на валенки. А носочки? Газетки? А переобувание в перерыв? Все игнорировали. Теперь надо лечить.

— И это серьезно, да?

— Ну, вообще-то всякая болезнь — дело серьезное. Даже насморк. Все начинается с малого.

— А все-таки, что за собой влечет?

Ярошевич, как и всякий врач, любил порассказать о болезнях. И скоро Валерий узнал, что отмороженная конечность может повлечь за собой воспаление, гангрену, заражение крови, что-то там еще и даже ампутацию ноги.

Валерий воспринял это предельно серьезно.

— Невеселая перспектива, — хмуро проговорил он.

Ему вдруг вспомнился Костя Зайкин. Не любил он этого парня, однако смерть его потрясла Валерия, как и многих на стройке. Но ни у кого она не породила таких мрачных мыслей, как у Хомякова. Валерий думал об этом трагическом случае часто, стал бояться высоты, с опаской ходил по участкам, старался подальше держаться от громоздких кранов и экскаваторов. А теперь Ярошевич, сам того не подозревая, еще больше напугал Валерия. Заметив, однако, что Валерий скис, доктор понял, что пересолил.

— Но ваш случай локальный. Чепуховина, в сущности. Через пять дней будете прыгать. Но пятидневочку, может, недельку придется полежать.