Наследники

Разговоры с Надей на темы дальних странствий Костя заводил не раз. Как только в стране начиналось что-то большое и важное — строительство завода ли, электростанции, магистрали, Костю неудержимо тянуло туда. Но Надя всегда охлаждала его пыл: «Если отпустят, поедем. Не партизанить же! Или хочешь повторить историю с отъездом в Лесогорск?» При этом напоминании Костя сразу сникал. Это было, еще когда на «Октябре» секретарствовал Алексей Быстров. Шел отбор ребят в Лесогорск. Костя и Надя заявились в комитет с чемоданами, узлами: «Мы готовы. Едем». Но энтузиастам пришлось под градом насмешек ребят возвращаться в общежитие. Заводу было поручено освоение нового комбайна, и потому не отпустили ни одного человека. Еще несколько попыток Кости уйти в «большое плавание» оканчивались так же. А парня продолжал точить червь сомнений. На главном ли направлении ты находишься, товарищ Зайкин? Разве мало мест, кроме Заречья? Да, не был приспособлен суматошный характер Кости к тишине и спокойному течению жизни. А тут еще затянувшийся конфликт с Надей. Костя переживал его глубоко и все думал-гадал, как его уладить. Если бы они оказались на новом месте, где-то в другом городе, где ничего не устроено и не налажено и где Надьке все время была бы нужна его помощь и поддержка, вся спесь с нее, безусловно, слетела бы.

Эта мысль очень понравилась Косте, и он стал настойчиво пробиваться на «Химстрой». Правда, иногда его охватывали сомнения — поедет ли Надя? Но он старался гнать их от себя. Надя ведь тоже мечтала о большой стройке.

Но сейчас, когда все, кажется, согласились с Костиными доводами и в комитете лежали готовые путевки и на него и на Надю, ехать-то, оказывается, нельзя. Выслушав Костю, Надя решительно заявила:

— Никуда я не поеду. С какой стати?

— Но ты пойми, героическое же дело. И я уже договорился. Нас отпускают.

— Кого это отпускают? Тебя? Ну и поезжай. А я-то при чем?

— Позволь! Как это? Я же думал, мы… ну, того… вместе…

Надя удивленно вскинула ресницы.

— С чего это вы взяли, Зайкин? Даже смешно слушать.

Надя, конечно, лишь делала вид, что ей безразлично, уедет или не уедет Костя. За время их ссоры она поняла, как много значит он для нее. Ей явно не хватало его вечных пусть не всегда удачных, но неизменно веселых шуток, постоянных его затей: то он тащит ее в какой-то клуб на уроки современного танца, то настойчиво требует посетить зоопарк, там появился бамбуковый медведь — панда. Потрясающе красивый зверюга. Надо же посмотреть. И как советчика по любым житейским делам тоже не хватало. Да и более преданного парня трудно найти. Любой ее каприз, хотя и побурчит, повозмущается, а выполнит. Ну кто, кроме Кости, с ночи поехал бы в Москву, в ГУМ, чтобы купить, например, белое джерсовое пальто, что сводит с ума Надиных подруг?

Нет, Надя была далеко не безразлична к Косте и тоже давно подумывала о примирении. Вились около нее ребята и лучше и привлекательнее, но все это было не то, совсем не то. И все же какое-то озорство, бездумное желание помучить Костю, видеть его в таком вот смятенно-удрученном состоянии удерживало Надю от шагов, которые бы прекратили их ссору.

Вот и сейчас Косте было сказано столько колких и холодных слов, что он только оторопело глядел на Надю и молча слушал. Когда же она, наконец, выговорилась, потряс головой, будто отгоняя от себя наваждение, и выдохнул:

— Вот это да! Здорово у тебя получается, — и, выдержав паузу, как ни в чем не бывало спросил: — Ну, а если там действительно такой размах, настоящее боевое дело… и вообще все чертовски интересно, то приедешь?

— Поглядим — увидим.

Этот разговор в деталях вспоминал сейчас Костя, осторожно пробираясь по строительной площадке между валунами, кучами старых досок и ящиков. Он еще раз огляделся кругом. Колдобины, ямы, ветер гоняет по песчаным откосам обрывки бумаг, гремит пустыми консервными банками.

— Да, картина… — проговорил Костя и далеко щелчком отбросил окурок.

В ожидании машины Костя устроился на каком-то ящике недалеко от дороги и решил, не откладывая, черкнуть весточку в Заречье. Писал, как доехал, какие здесь интересные места. Походя, между прочим, указал, что жить негде, браться приходится за любую работу и что руки у него все в мозолях. Костя, как всегда, забегал вперед. Но в своих предположениях он, видимо, был недалек от истины, так что совесть его не мучила. Он представил себе, как в комитете отнесутся к его письму, как, нахмурив лоб, будет читать его Миша Чеботарев, их секретарь, как восторженно будет охать и бубнить Яша Бутенко, который хоть и перешел с завода в городскую газету, но в комитете по-прежнему частый гость. Как будут шумно обсуждать письмо комсорги лабораторий — подружки Люда и Галя. Одна из них, черноглазая Галя, мечтательно вздохнет при этом, она (это всем известно) неравнодушна к Косте. А Надя? Вслух она, конечно, ничего не скажет, но возьмет письмо в руки, сама внимательно прочтет его и, слегка улыбнувшись, положит обратно на стол. Костя, представив себе эту картину, вздохнул и стал заклеивать конверт.