Наследники

Когда Зарубин ушел, Снегов долго сидел задумавшись. Чем больше он размышлял о сегодняшнем споре с ребятами, тем горше становилось ему, тем больше взвинчивал себя, разжигая в душе обиду. Он не мог согласиться с теми сомнениями, что высказывались сегодня активистами, не мог побороть внутреннее сопротивление их мыслям. Какой все-таки незрелый, неопытный народ, подытожил он свои раздумья. Приходится доказывать прописные истины.

Анатолия, конечно, нельзя было обвинить в безделье. Молодежные бригады, контрольные посты «комсомольского прожектора», штаб по связи с поставщиками и смежниками — все это организовал он, Снегов. Дни проходили в суете, заботах и хлопотах. Надо сходить в такую-то бригаду, подкрутить ребят — пожалуйста. Необходимо подобрать бригаду для ударной, срочной работы — в два счета. Прорыв с материалами — и здесь быстро и оперативно вмешается комсорг. И вечером, когда затихали телефонные звонки с участков, из отдела снабжения, со смежных заводов, когда уходили из комитета последние посетители, он усталый, но довольный уезжал домой. Когда же выбирался в Лебяжье, возвращался оттуда расстроенный и злой.

Беседы с ребятами у него не клеились. Вопросы, которые они поднимали, казались чудными, мелкими. Один спрашивал, когда к ним в Лебяжье приедет МХАТ, другой, оказывается, ждет не дождется советских олимпийцев, третий предлагает какой-то общепостроечный шахматно-шашечный турнир или с самым серьезным видом просит организовать встречу с бывшим священником из Ленинграда. Он, видите ли, здорово интересно говорит о боге и прочем.

«Неужели мне надо влезать во все это?» — с тоской думал Анатолий.

…Сбивчиво, горячась и волнуясь, рассказывал Снегов Быстрову о споре в комитете.

— Понимаете, Алексей Федорович, все рассуждают, все критикуют, изрекают то, что уже навязло в зубах. Чепуха какая-то. Конечно, делаем мы далеко не все, что нужно и что хотелось бы. Но отойти от хозяйственных дел, заняться только экскурсиями, вечеринками да танцульками, как предлагают некоторые, — это же абсурд!..

Быстров вздохнул, улыбнулся. Снегова это задело.

— Вы улыбаетесь, а я места себе найти не могу.

— Да ты не обижайся. Усмехнулся я потому, что когда-то мне самому мяли бока за такие же дела.

— Да, да. Мне в ЦК комсомола, посылая сюда, говорили, что у вас комсомольский опыт немалый. Расскажите, Алексей Федорович. Может, пригодится?

— Видишь ли, Анатолий, событиям, происшедшим со мной, предшествовал период, когда комсомол кабинетными мудрствованиями некоторых его руководителей вовсе был отключен от сферы хозяйственной деятельности. Традиции, которые были накоплены за годы первых пятилеток, в войну, в первые послевоенные годы, постепенно тускнели. А если комсомольские организации брались за какие-либо хозяйственные дела, иные лидеры местных масштабов видели в этом нездоровые тенденции и прорабатывали беспощадно. Ну, а разве можно заставить ребят не заниматься тем, в чем их жизнь? Попробуй докажи твоим питомцам, что объекты «Химстроя» их не касаются?

Поручили тогда нашему заводу освоить и спешно начать производство нового комбайна. Взяли мы над ним шефство. Каждый винт, каждую гайку, каждый агрегат — под контроль. И, как это часто бывает у комсомольцев, взявшись за одно, забыли про другое. А это другое у нашего горкома было разграфлено, разнесено по клеточкам, таблицам, по ведомостям. Сводки, цифры, доклады, отчеты — все это считалось у них первейшим, самым важным в работе. Ну, а так как нам было не до отчетов и докладных, все графы и клетки, отведенные заводу, пустовали. Ну и влетело мне по первое число. За игнорирование горкома, забвение задач по воспитанию молодежи и т. д. и т. п. — снять с работы раба божьего.

— Ну, а что же дальше?

— Дальше? Комсомольский актив оказался дальновиднее горкомовцев. Он прекрасно понимал, что предпринималось в стране. Партия приобщала комсомол к своим самым большим делам — поручала строить заводы, электростанции, магистрали, осваивать целину. Поэтому на конференции ошибка горкома была исправлена.

— Вот видите! У нас же…

Быстров остановил Анатолия: