Я кивнула, и тайком показала «пупсам» кулак, чтобы не вздумали выкинуть какой-нибудь номер. Но всё обошлось. Они даже не шелохнулись в течение всего вечера, только их ноздри жадно затрепетали, когда он закурил, но Серж ничего не заметил.
Едва за ним захлопнулась дверь, дрипсы наперегонки бросились к пепельнице и сожрали все окурки. Дрипзетте, само собой, досталась львиная доля добычи: она просто выпихнула муженька из хрустального рая и уселась сверху, накрыв всю вкуснотищу своими юбками, а потом пухлыми ручками суетливо выискивала у себя под задом лакомые кусочки, не забывая при этом бдительно отбрыкиваться ножками от рассерженного супруга. Получив несколько раз по носу, он обиделся и пришёл ко мне. Я как раз завтракала.
– Жаль, что ты не куришь! – посетовал он.
– Курить вредно.
– Не вреднее, чем есть дохлятину! – в сердцах заявил он, топая ногами по моему бифштексу.
Вот, кстати, парадокс: эти всеядные создания не едят мясного. Просто на дух не переносят!
***
Дела в фирме пошли на поправку примерно в это же время, но меня всё это мало интересовало – я была влюблена! На одной вечеринке я представила Сержа коллегам, и наши девицы оценили его весьма восторженно. Его же, помнится, насмешила Амалия… Потом я неожиданно забеременела.
– Это какое-то чудо! – сказал мой врач. – Чудо! Но, если вы сделаете аборт, то…
А милый категорически настаивал на таком исходе:
– Мы не можем позволить себе иметь детей. Особенно ты…Вдруг потом совсем не сможешь ходить?.. Да и я только-только пошёл в гору…
У нас был долгий неприятный разговор. И я сделала это.
Моя услужливая память попыталась сгладить воспоминания: помню только белый пластиковый поднос, на белом – розовая капсула, что превращает прообраз живого человечка в кровяную кашу… Боль… Осознание непоправимого. Презрение… Презрение к самой себе… И – всё. Всё было кончено…
Той же ночью был мне сон: я грызла чью-то тонкую шею, тигриной лапой терзая упрямые позвонки и сердясь на их неподатливость. Не разжимая зубов, я мотнула головой, кожица наконец поддалась, я почувствовала стекающую тонкую струйку… Кровь?.. Кажется, я даже обрадовалась на мгновение, что у меня получилось, – и тут же меня охватил ужас: это была шейка моего сына, мальчика лет пяти… Я отшвырнула его и проснулась, все еще ощущая эту струйку в пересохшем рту.
Я успокаивала себя – это всего лишь слюна! Но ужас и омерзение не уходили.
– Это нервы, – Серж был спокоен и доброжелателен. – Тысячи женщин делают это. Или ты боишься, что тебя не пустят в рай?
Не помню, в этот же день или позже на улице мне попалась старушенция со смутно знакомым лицом. Она явно намеревалась мне что-то сказать, но вдруг, пристально вглядевшись, стремительно шарахнулась прочь, будто её кипятком ошпарили, запрыгнула с неприличным для её возраста проворством в ожидавшую машину, и черный "ройс", взвизгнув на повороте, скрылся за углом. Я так и не смогла вспомнить тогда, какое же она имела ко мне отношение?
Будильник отправился в кладовую, где пылился среди всякого хлама. Я продолжала встречаться с Сержем, безумно боясь его потерять: ведь отныне он был оправданием того, что я сделала. Оправданием убийства… Я ведь сделала это ради него! Ради нас… Я обманывала себя? Да. Но теперь это не имеет значения. Теперь, когда он умер. Потому что всё потеряло смысл.
***
…Ночь поглотила море. Остался только ровный шум прибоя. Зажегся маяк. Она видела, как под стеклянным куполом вращаются зеркала, посылая сигналы неведомым кораблям в невидимом море. На Набережной вспыхнули огни – десятки ярких жёлтых шаров. Ветер пробирался в складки плаща, пытался сорвать её шляпу, но она не двигалась с места, хотя поняла уже, что не стоит надеяться на встречу. Словно в подтверждение тому, неподалеку мягко зацокали подковы. Она оглянулась: Карета остановилась в жёлтом, освещённом фонарём круге.
– Я хочу подождать еще немного! – охрипшим от долгого молчания голосом попросила она.
– Никто не придёт… – негромко сказал Лакей.
– Пусть я виновата перед ними, – выкрикнула она, – но Королева?!
– Её Величество занята, – сухо ответил он.
– Занята?! Когда она так мне нужна? Мореход пропал, Серж мёртв, а она – занята?!
– Много вас таких!
– Каких?!
– Которых надо спасать от самих себя…
Когда она выходила из Кареты, Вишнёвый Лакей неожиданно протянул ей что-то:
– Возьми! – это была золотая пуговица от его ливреи.
– Зачем?
– Чтобы ты больше не сомневалась. Нельзя верить лишь чуть-чуть.
Она взяла блестяшку, и неожиданно для себя вдруг показала ему язык:
– Все равно ты мне – только снишься!..
Часть 2
…Луна стояла над горизонтом вплоть до восхода солнца, и он, ворочаясь на циновках, так и не смог заснуть, и слушал доносящиеся с холмов голоса и смех влюбленных парочек.
Но вот на коричневые крыши хижин лег рассвет, и под пальмами началась повседневная жизнь. Ему нездоровилось: рубашка за недолгую тропическую ночь намокла от пота, лоб покрывала испарина. Он тяжело поднялся, выпил воды, и вышел наружу, ступая босыми ногами по галечному полу.