Наследники Белого слона

Она протянула руку и Дрипс торопливо перебрался к ней и спрятался в карман, показав Ведьме длинный язык:

– Бе-ее-е!..

***

Если она так хочет в мои сны… Если ей нужен призрачный мираж… Что тут такого? Пожалуйста… Может, тогда она от меня наконец отвяжется? И я полезла в карман, чтобы погладить Дрипса, и вдруг мои пальцы нащупали что-то маленькое и круглое.

Я вытащила руку – на моей ладони сверкала пуговица.

Настоящая золотая пуговица с вензелем и гербом Её Королевского Величества! Та, что когда-то дал мне Вишнёвый Лакей. Чтобы я не забыла… И всё стало на свои места: и там и тут – всё реально.

– Нет, – ответила я. – Таким как ты – там нечего делать.

– Это твое последнее слово? – сквозь молодое лицо Ведьмы вдруг проглянуло её настоящее обличье. – Ведь я могу тебя заставить!..

Нет, она не сможет, – я все забуду. Забуду, и теперь уже сделаю это осознанно… И никто чужой не сможет проникнуть туда с моей помощью.

Жаль только, что я больше никогда их не увижу.

В конце улицы показалась Карета. Она медленно приблизилась к нам. Вишнёвый Лакей вопросительно посмотрел на меня, но я покачала головой – ведь я обещала, что никуда больше не сбегу.

Карета остановилась прямо позади Ведьмы, и Кони призывно заржали. Она ничего не услышала, но увидела отражение в моих глазах и торопливо обернулась – перед ней была лишь пустая улица!.. Она снова заглянула в мои глаза и снова быстро повернулась назад, но улица для неё по-прежнему была пуста.

– Вот видишь, – сказала я, – у тебя ничего не выйдет… – и захлопнула дверь.

Вишнёвый Лакей поднял хлыст и с силой опустил его на ведьмину спину, и ещё раз и ещё… Она взвыла и завертелась волчком, не понимая, откуда сыпятся удары.

С каждым щелчком бича Ведьма теряла украденную у других молодость и силу, пока не рассыпалась в прах, и налетевший ветер развеял его без следа. Возница в последний раз взмахнул кнутом – и Карета, запряжённая шестёркой, взмыла ввысь и растаяла вдали…

***

Эпилог:

Она так и не прочла дневников своего настоящего отца – все его записи сгорели в машине вместе с теми, кто хотел её убить, а доктор Якоб Чедвик умер в тюрьме от туберкулеза, и потому она до конца жизни считала себя виновной в гибели подруги. Это было единственное, в чем она раскаивалась.

Вместе с мужем и приёмным сыном она прожила около восемнадцати лет – миллионы отца так и не нашли её, – но в любви и согласии. И потому была счастлива. По прошествии этого времени, самолет, на котором её муж спешил к больному, пропал в горах. Его тело не было найдено. Она постриглась в монахини, приняв монашеское имя Елена – в память о той, в чьей смерти напрасно себя винила.

В канун своего семидесятилетия сестра Елена таинственным образом бесследно исчезла из своей кельи, запертой на ночь изнутри.

Никто не смог хоть как-то объяснить столь загадочное происшествие, но досужие языки утверждали, будто с рассветом на озере, на берегах которого стоял монастырь, видели большой старинный парусник. На его оранжевых парусах трепетало ярко-красное солнце…