Наследники отречения

 -Сам не знаю! - не сводя с портрета нежного взгляда, признался брат. - Такой вот я ее впервые увидел… И полюбил.

 -Никогда не думала, что из тебя выйдет такой хороший портретист...

 -Я и сам не предполагал. Знал теорию, конечно, но как-то не нравилось это направление.

 -А это единственная работа?

 -Пока да.

 -Пока?

 -Следующей будешь ты. Следует увековечить легендарную Бонару.

 Мой смех прозвучал неожиданно громко - акустика здесь была необычайная.

 -Поздно! В Замке висит уже два моих портрета. Причем, в полный рост. Один, написан до правления Кайла, другой - после. Как-никак, а я фактически дважды стала королева.

 -Ничего страшного, - ничуть не смутился Кристиан. - Мои потомки тоже должны знать в лицо легенду.

 Я не стала спорить. На самом деле было даже любопытно взглянуть, получится ли у брата повторить удачный опыт. Выразив согласие, вежливо напомнила, что пора устраиваться на ночь и немного пожурила за то, что он совершенно забыл об ужине.

 ***

 Мы пробыли в Шанфаре недолго… Ни чудесные виды из узких и длинных, почти во весь периметр, окон, ни откровенное почитание жителей, ни нежные улыбки дорогого брата, самозабвенно колдующего над холстом - ничто не могло растопить напряжения, которое терзало мою душу. Я думала только о Карле и зло завидовала бродяге-ястребу, для которого расстояние до залива было вопросом пары сильных взмахов. А Кристиан был спокоен, как море в штиль и радостен, как дельфин, нашедший рыбу. В который раз за свою жизнь, я поняла, насколько сильно и непреодолимо, различались мужчины и женщины - где-то очень глубоко, на уровне восприятия мыслей и чувств. Это не было открытием, скорее аксиомой, благодаря которой человечество на протяжении многих веков прогресса, сумело выжить и при этом сохранить способность любить.

 Кристиан искренне полагал, что необычная культура и довольно интересная история аллотар непременно завладеют всеми моими мыслями и чувствами, но ошибся – я слушала, смотрела и почти беспрестанно кивала, готовая согласиться с чем угодно, лишь бы меня оставили в покое. Время на сей раз оказалось чрезвычайно отзывчиво: оно летело быстро и сменяло дни, словно листочки в отрывном календаре. И лишь однажды соизволило замедлить ход.

 Шли шестые сутки неофициального визита в Шанфар. Князь, почти закончивший мой портрет, добавлял последние штрихи, а у дворца уже собиралась толпа: со всех концов княжества в город пожаловали главы кланов и крупных семейств. Долг обязывал вновь взять в руки державу и скипетр, и просветить головы своих подданных, касательно их судьбы в обозримом будущем. Готовиться к пламенной речи я не стала, так как за годы, проведенные у власти, уже вполне была способна на экспромт. Тем более, ситуацией я владела сейчас полнее, чем кто-либо другой.

 Разговор получился довольно конструктивный. Аллотары согласились с доводами насчет торговли, которая была бы выгодна обоим нашим народам, и упразднением границ, чье существование эту самую торговлю делало почти не возможной. Я смогла убедить их, что, несмотря на слухи, то и дело доносящиеся до гор, моя власть осталась и останется непоколебимой. А еще поведала им пророчество Арматея. И хотя я не собиралась этого делать, произведенный эффект перечеркнул все сомнения. Аллотары поверили в свою Бонару, и то, что раньше было закреплено лишь на бумаге, теперь обрело реальные черты. Народ  Сумеречных гор повернулся лицом к Королевству - добровольно, сознательно и навсегда. Это была моя личная победа, и Кристиан покорно безмолвствовал, соблюдая данное слово и клятву верности. Отныне, история выходила на неведомую дистанцию, разрывая вековые круги, навязанных ей повторений…

 К полудню седьмого дня, когда я в последний раз встала с кресла, где сутки напролет позировала брату, мне на суд была предъявлена законченная работа. С небольшого прямоугольного холста смотрела серьезная, немного печальная женщина с синими, словно небо глазами… Казалось, в них стояли слезы, хотя губы слегка улыбались, а выражение лица, в целом, было спокойным - картина, которую я давно привыкла видеть в зеркале... Только волосы на портрете были распущенны: обрамляя овальное лицо, они темно-серыми волнами падали на плечи, да несколько завитушек, непринужденно прикорнувших возле лба, касались изогнутых черных бровей. В жизни меня почти нельзя было застать в таком виде, разве что после сна.

 -Мне нравится, - наглядевшись на свое застывшее отражение, сказала я. – Но, кажется, ты не преуспел в своем начинании – здесь явно нарисована простая смертная Лия, а вовсе не Лирамель-Бонара. Сомневаюсь, что потомкам будет любопытно заглянуть в душу той, которая изменила историю. Человечеству не интересны столь обыденные герои.

 Брат искоса взглянул на меня, а затем аккуратно взял портрет и поставил его на стул.

 -Спасибо, сестра. Думаю, ты не права, да и потом не художник владеет кистью, а она им – что вышло, то вышло. Когда высохнет, прикажу отвезти его в Крепость. И, если захочешь, попробую сделать тебе копию.