Наследники по прямой. Книга первая.

– И сколько это?

– А я не знаю. Знаю, что много. Очень много. Поэтому и говорю - полпроцента.

– Это не разговор. Половина. И сто тысяч.

– Сто тысяч? - удивился Гурьев. - Да это ж грабёж. Ну, впрочем, в сравнении с теми полпроцента, о которых я веду речь - это так, на булавки. А почему - сто? Это за шаланду потопленную, что ли?

– Мне так хочется.

– Я понял. Денег не будет, Николай Протасович. Бюджет прописан, я такую сумму изыскать просто не могу - нужны серьёзные обоснования.

– Какой ещё бюджет?!

– Ну, Николай Протасович, - Гурьев поднял температуру удивления на несколько градусов. - Это же государственное дело. У меня есть, конечно, определённая степень свободы, но после находки, а не до.

– Нужна девка - найдёшь деньги. Сто тысяч. Я сказал. А клад выкопаешь - тогда посмотрим на твои - скажем, десять процентов. Раз дело государственное.

– Три четверти процента.

– Пять.

– Один.

– Деньги когда?

– Десять тысяч - пятнадцатого. Сорок - двадцать второго. И пятьдесят - двадцать девятого. Я не хочу ничего - ни сложностей, ни неприятностей. Здесь же, в это же время. Можно через доверенное лицо.

– Смотри, Яков Кириллович. Кто нас обидит - трёх дней не проживёт.

– Нас, Николай Протасович, - усмехнулся Гурьев. - Нас.

– Ага, - прищурился Ферзь. - Нас, значит. Интересно. А я слыхал, будто всех придавили, как следует.

– Трава и бетон ломает, Николай Протасович.

– Ну-ну. Куришь?

– Курю.

– Закуривай. Только не спеши.

Ну, вот, подумал Гурьев, разглядывая лицо Ферзя, пару дней я могу перевести дух. Это хорошо, что ты жадный. Это радует. При любом раскладе - я выиграл пару дней. Больше мне не нужно. А потом я тебя удавлю, красавец. Ты уж не обижайся.

Гурьев медленно, чтобы никого не спровоцировать на нежелательные эксцессы, под цепким взглядом Ферзя выудил из внутреннего кармана пиджака портсигар, зажигалку и закурил, с наслаждением пополоскал дымом рот. Чуть приподняв подбородок, с силой выпустил струю дыма вверх. Ферзь достал свои папиросы, но, прежде чем закурить, принюхался:

– Не мой табачок-то.

– В поставщики метишь? - приподнял брови Гурьев.

– У меня табак - не махра. А что за дела у тебя с жидами? - вдруг поинтересовался Ферзь. - Арон за тебя сказал. А ты - не похож ты на жидка.

– Я ни на кого не похож, Николай Протасович, - улыбнулся Гурьев. - Ты поэтому тут со мной и сидишь, разговоры задушевные разговариваешь.

– Ишь ты. Соображаешь. Интересно, интересно. Кто ж тебя на меня вывел? Танька нашептала, небось?

– А что? Эта дурочка что-то знает?! - изумлению Гурьева не было предела. - Да ну, Николай Протасович. Не держи меня, как говорится, за фрайера. У меня источники другой пробы. Кстати, ты меня с румыном своим познакомь, есть к нему разговор.

– А это ты о чём?!

– Не о чём - о ком. Николай Протасович, ты же умный мужик. Ты зачем в такое непотребство полез? Сдай румына, а сам гуляй себе дальше. Или боишься его?

– Ты говори-говори, да не заговаривайся, - проскрипел Ферзь, сверля Гурьева глазами. - Тебе-то что до этого?

– Я тебе сказал: мне тишина нужна. Сам его уберёшь или мне заняться?

Ферзь откинулся на спинку стула и сложил на груди руки. Посмотрев на Гурьева из-под бровей, шевельнул челюстями и кивнул. Купился, купился, удовлетворённо подумал Гурьев. Серьёзный-то ты серьёзный, но примитивный, как инфузория-туфелька. Но это замечательно. Просто здорово. Терпеть не могу сложностей.

* * *

Гурьев вышел из ресторана, осмотрелся. Убедившись в отсутствии хвоста, нырнул во двор и спустя минуту был уже в кабинете заведующего предприятием общепита. Гав-гав, собачка, а замочек-то так себе, от честных людей, - Гурьев сложил отмычку, снова превратившуюся в "Монблан", сунул в нагрудный карман, поднял трубку телефона. Заодно проверим, как работает коммутатор, - и набрал номер.

– Алло, командир, - прокашлявшись, приветствовал его Шульгин.

– Алло, боцман, - усмехнулся Гурьев. - Доложи обстановку.

– Всё путём, командир. Все спят без задних ног.

– Это радует. Сиди, боцман, бди. Я буду разом.

– А у тебя что?!

– У меня всё в цвет, Денис, - Гурьев вздохнул. - Раз я с тобой калякаю, значит, всё в цвет у меня. Отбой тревоги, старичок.

Гурьев повесил трубку на рычаг, мазнул платком по ней и дверным ручкам, вытирая "пальчики", покинул кабинет заведующего и зашагал на квартиру. Домой. Домой.

Сталиноморск. 14 сентября 1940

Утром Гурьев направился в синагогу. Успел как раз к "Шма[93]". Увидев его, раввин и Крупнер переглянулись, и Арон радостно крякнул и сверкнул глазами. Едва дождавшись окончания молитвы, он, позабыв про свою степенность, подлетел к Гурьеву и вцепился ему в локоть:

– Ну?!

– Ты же видишь, дядя Арон, - улыбнулся Гурьев. - Жив я, здоров, и даже выспался.

– Ох, Янкеле, - Крупнер прикрыл на секунду глаза, качнул головой. - Не рано ты победу-то празднуешь?

– Я не праздную, дядя Арон, - Гурьев стёр с лица улыбку, как нарисованные акварелью усы. - Ни победу, ни труса. Я передышку получил, мне это сейчас очень важно и нужно. Вот такое дело.

– И дальше?

– Дальше? Дальше много всего будет, дядя Арон. Давай присядем, разговор вот есть.