– Нет, - решительно сказал Гурьев, взглянув на чистое небо. - Сегодня - точно не выйдет. Надо сказать, Варяг.
– Псих. Псих - и не лечишься. Добро. Проводи к "Касатке", отзвонюсь, вызову охрану. Надо подумать, как это всё документально оформить, да ещё и твою "находочку". Сталину сам будешь докладывать? Я не решусь, честное слово. Ах, угораздило же тебя, Гур…
– Всех нас угораздило, Варяг. Всех. Такое время. Ничего не попишешь.
За столом собрались, действительно, почти по-семейному - Чердынцев с Верой, Надя с Варягом, Гурьев и девушка. Чердынцев заметно нервничал, а Вера, не ведая ещё причины, отчаянно за него переживала, гадая, с чем связано это - с работой, с визитом ли высокого гостя, секретаря Центрального Комитета, кандидата в Политбюро. Кто бы ей такое ещё полгода назад рассказал - не ушёл бы целым, это уж точно. Визит, конечно, ничуть не походил на прибытие московского начальства, но - кто его знает? Однако, присутствие невозмутимого, как всегда, Гурьева её, как ничто другое, успокаивало. Раз они друзья - это же видно, значит - всё будет хорошо. Ну, как-то - будет.
– Начинай, Михаил Аверьянович, - сказал Гурьев.
– Бронепоезд, - вздохнул Чердынцев.
– Пятьдесят граммов, - разрешил Гурьев.
– Не надо, - покачал головой Чердынцев. - Как ты выражаешься - не наш метод, - он пригладил рукой волосы и немного развернул стул в сторону Даши: - В общем, доча, слушай. И вы все тоже слушайте, конечно. Раз уж такое случилось - значит, случилось. Чего теперь выть.
Перемена, происшедшая с Дашей за те полчаса, что продолжался рассказ отца, подкрепляемый его, Гурьева, объяснениями, поразила его. А ведь он был уверен, что давно утратил способность по-настоящему чему-нибудь удивляться. Полчаса назад на стуле в чисто побеленной комнате с окном, выходящим на юг, сидела чудесная, милая, умная девушка по имени Даша. А сейчас перед ними была царевна. Не принцесса, нет - царевна. Что ж, подумал он. Именно к этому всё и шло. Именно этого я и хотел, не так ли?
Женщины слушали - ни живы, ни мертвы, обе - с мокрыми глазами, Надя - прижавшись к Городецкому, который обнял её за плечи - молча, ни слова ни говоря. Вера в какой-то момент поднялась, встала у Чердынцева за спиной, положив ему руки на плечи, кусая губы. Как же всё быстро, подумал Гурьев. Как быстро всё происходит. Под этим небом, под этим солнцем. На этой земле.
– Царская кровь, - задумчиво проговорила Даша. Голос её звенел, как струна, натянутая до самого неба. У Гурьева по спине пробежал холодок. - Царская кровь. Я… Я хочу посмотреть.
Чердынцев непонимающе обернулся к Гурьеву, лицо его сделалось беспомощным. А Гурьев понял. Поддёрнув рукав пиджака, он достал из манжета на запястье тонкую золотую иглу с круглой бусиной-головкой. И протянул её Даше.
Девушка, коротко взглянув на отца, всё ещё ничего не понимавшего, вонзила иглу в подушечку большого пальца. Гурьев почувствовал себя так, словно она не себе, а ему проткнула палец иголкой. Замерев, они - все шестеро - смотрели, как набухает ярко-рубиновая, почти светящаяся капля.
– Она красная, - тихо проговорила Даша.
– Конечно, она красная, - так же тихо ответил Гурьев. - Конечно же, она красная, дивушко. Красная, как настоящие царские знамёна. Царские стяги - красные.
– Так вот она - цена, - прошептала девушка. - Вот она какова… Это и есть - долг? Цена?
– Да.
– Что же мне делать теперь? - Даша посмотрела на сидящих за столом людей. - Что же мне теперь со всем этим делать?
– Учиться, Даша, - сказал Гурьев, по-прежнему не повышая голоса. - Учиться, дивушко. Учиться жить, понимая своё место, своё предназначение. Учиться понимать, что ты в ответе за эту страну и этот народ. За всех. А они - за тебя. Мы все. Потому что мы все - русские.
– И даже… Даже за тебя я в ответе?
– Даже за меня.
– Вы мне поможете? Ты мне поможешь, Гур?
– Помогу, дивушко.
– Вот почему… Ты знал? Ты - с самого начала знал?!
– Нет. С самого начала - не знал. Но это - теперь это не имеет никакого значения.
– Гур. Миленький Гур, - задумчиво и потрясённо проговорила девушка. - Как же ты за меня боялся. Мамочки, мамочки. Как же ты переживал, как же боялся. Трясся, как осиновый лист, наверное. Что же с тобой творилось, это же просто представить себе невозможно. Почему же ты ничего не сказал? Думал, я испугаюсь? Не пойму?
– Просто всему своё время, дивушко. Время и место.
– Даша, - вдруг высвободилась Надежда. - А как же…
– Пусть всё остаётся, Надя, - покачала головой девушка. - Пусть, так даже лучше теперь.
Гурьев сделал Городецкому знак: проконтролируй. Тот кивнул. Мы ни на минуту не прекращаем работать, с горечью подумал он вдруг. Ни на минуту - даже на такую. Просто такое время. И место тоже.
– Вот, оказывается, в чём дело, - Даша опять посмотрела на Гурьева, и глаза её потемнели, как море перед штормом: - А она? Рэйчел?
Гурьев передёрнул кадыком. Опять она его достала. Да что же это такое.
– А это ещё кто? - хрипло спросил Чердынцев.
– Его любимая, - ответила Даша, не сводя глаз с Гурьева. - Отвечай, Гур. Она тоже - царская кровь?
У Гурьева вдруг опустились плечи, и он произнёс с усмешкой: