В детстве они отчаянно враждовали: неприязнь к ней Марка началась с того дня, когда он, будучи шестилетним мальчиком, подошёл к ней, трехлётней барышне, и она пребольно стукнула его деревянной игрушкой по лбу. С тех пор у них все шло наперекосяк: она не упускала случая выкинуть очередную пакость в его адрес, а он злился и терпел, что раззадоривало Ишмерай ещё пуще. Но однажды и его терпению пришёл конец — он измазал её чудесное розовое платьице грязью, и вылил ей на голову мёд. Герцогине потребовался целый час, чтобы отмыть густые волосы от мёда до конца.
Это ожесточенное противостояние длилось, пока принцу не исполнилось двенадцать. Тогда он уехал в Сильванский университет учиться. Ишмерай поначалу радовалась, что он так далеко и перестанет донимать её в её собственном доме. Но когда принц приехал в Атию всего на два дня, хотя обычно жил один летний месяц, Ишмерай впала в недоумение, а после и вовсе затосковала.
Через два года после отъезда Марка в сильванский университет, по велению матери туда же последовала и Ишмерай. Там мрачноватая слава её родителей и её привычка командовать сыграли с нею злую шутку, и на несколько месяцев отбили у неё всякое желание общаться со сверстниками, но на её сторону неожиданно встал Марк Вальдеборг, всеобщий любимец, и былые враги стали хорошими приятелями, а потом и близкими друзьями.
Марк продолжал ездить в Сильван даже тогда, когда закончил университет и поступил в военную академию в Тире, самую лучшую на востоке, а Ишмерай осталась в Сильване доучиваться. Он с каждым приездом с изумлением обнаруживал, до чего хорошела Ишмерай Алистер, до чего озорными были её огромные изумрудные глаза. Он не уставал дивиться тому, до чего красива была ее фигура. Он глядел на неё, как на чудо, и никого более не замечал вокруг.
Ишмерай никогда бы не назвала Марка красавцем. Он был привлекателен и умел нравиться барышням, но многое взял от своей мрачной матери, королевы Карнеоласа. Ишмерай не раз посмеивалась над тем, как Марк заговаривал зубы всем этим «дурочкам», едва ли осознавая, что сама часто слушала его, раскрыв рот.
Ишмерай незаметно заглянула в гостиную, где Атанаис развлекала гостей своим полным, глубоким голосом, певшим радостно льющуюся песню, сказкой обволакивающую дом. Король и герцог стояли у камина с кубками вина и мрачно переговаривались, изредка бросая на чудесную исполнительницу вежливые взгляды. Герцогиня, мрачная и задумчивая, сидела в углу в огромном кресле, а её брат Лорен что-то тихо ей говорил. Он успокаивал её. И себя тоже.
Акил, Сагрия и Гаспар о чем-то весело и жарко спорили, в то время как Марцелл пытался их утихомирить, чтобы они не заглушали пение Атанаис. Принцесса Плио и Реция Кицвилан вели тихую беседу. Адиль сидела рядом с матерью, а юный Гаспар Алистер исподтишка любовался девочкой. Принц Марк сидел ото всех в стороне и напряжённо думал недовольную думу, изредка вздыхая и устало потирая хмурый лоб.
Тогда Ишмерай, взволнованно вздохнув, прыгнула в гостиную, схватила Адиль за руки и закружилась с девочкой в лёгком танце, весело вторя величественному голосу Атанаис. Светлый голос Ишмерай оживил души гостей и обрадовал. Сияющее лицо заставило улыбнуться и завладело непременно всеми взглядами в гостиной. Схватив за руку Гаспара, Ишмерай подтолкнула его к Адиль и соединила их руки, не переставая петь. После она схватила Акила и закружилась по гостиной с ним.
— Что это с тобой? — усмехнулся кузен. — Днём тебя нельзя было заставить улыбнуться. Теперь ты сияешь!
— Ах, как хорошо дома, Акил! — тихо выдохнула она, безудержно кружась и искрясь. — Скоро я снова уеду, и буду безмерно скучать по Атии.
— Ты знаешь, что не обязана уезжать, — сказал он.
— Нет, я должна закончить университет. И хочу продолжить обучение на следующей ступени.
Акил изумлённо воскликнул:
— Бог мой, Ишмерай! — воскликнул он. — Неужто ты покинешь всех нас ради какого-то Сильвана?
— Я приношу всем только одни хлопоты, — весело отмахнулась Ишмерай, сияя своим восторгом.
— Ты приносишь хлопоты у всех под носом, — возразил Акил. — Подумай, на сколько умножатся эти хлопоты, когда ты будешь далеко от дома.
Ишмерай рассмеялась россыпью хрустальных бисеринок и весенних колокольчиков.
— Не забывай, Акил, что день и ночь меня будут караулить соглядатаи герцога Атийского, — ответила девушка. — Моему отцу будет доложено о любом моем шаге. Любой промах — и я вновь под домашним арестом без права на помилование.
— Я не представляю, зачем тебе нужно уезжать, — покачал головою кузен. — Ты любишь свою семью и Атию. И они тебя любят. А строги с тобой за твою неугомонность.