Наследники Шамаша. Тени и пыль (СИ)

Он подошёл к ней и уже собрался коснуться её одеяла, но девушка прошипела:

— Тронь меня, и я скажу отцу, что ты пытался меня изнасиловать!..

Тёмные глаза атийца медленно обратились к ней, лицо из непроницаемого потемнело гневом, брови презрительно приподнялись. Атиец благоразумно отступил на шаг.

— Сударыня, оказывается, в вас нет ни капли чести, — холодно протянул он. — В Атии вас будут судить за побег. И наказание будет самым суровым: из тех, что полагаются за такие деяния.

— Я не могу терять год на общественные работы! — возмутилась Ишмерай. — Я должна быть в Сильване!

Самым страшным был не приговор, а строгое порицание атийского общества. Сбежавших девиц, если они были благородных кровей, более не принимали в богатых домах. А девушкам из простых семей едва ли удавалось выгодно выйти замуж. Если беглянку заставали с мужчиной, ему полагалось 50 ударов плетьми. Также он мог откупиться огромным штрафом или женитьбой на девушке. Большинство предпочитало женитьбу.

«Нет, я не могу явиться в Атию, — лихорадочно думала Ишмерай. — Я с позором потеряю год на каких-нибудь работах, а потом вечно буду сидеть под арестом в герцогском доме. Быть может, отец сошлёт меня в горы, как обещал, и я сгнию там от тоски. Но если мне удастся добраться до Сильвана, я там укроюсь. Человек может считаться подданным сильванского короля, если на территории государства есть дом, записанный на его имя, и он при свидетелях поклянётся в верности Сильвану. Отец купил мне в Селенаре небольшой дом. Насколько я знаю, в документах в графе владельца стоит моё имя… Хотя как я могу быть владелицей, если я несовершеннолетняя?.. Не знаю. Какая разница? Сделаю себе новые документы, припишу год. Если в мой дом явятся атийцы, я во всеуслышание поклянусь в верности Сильвану, а Сильван не выдаёт своих подданных другим королевствам без расследования…. Но… если я так поступлю, моя законная связь с Атией и отцом будет потеряна навсегда. Он отречётся от меня… Думаю, я ещё пожалею о своём выборе… Ах, мне не нужны сейчас эти мысли! Разве отец уже не отрёкся от меня?..»

— Я не намерен более терять время, — процедил атиец.

— Выйди, — властно проговорила Ишмерай. — Я найду, в чём тебя обвинить.

На миг девушке показалось, что мужчина схватит её за волосы и выволочет из постели, словно мешок, но он лишь медленно выпрямился.

— У две минуты, сударыня, — отчеканил он и вышел из комнаты. — Вам все равно некуда бежать.

— И закрой за собой дверь! — требовательно воскликнула она, и дверь притворилась.

Ишмерай тихо соскочила с постели и кинулась собирать мелочи, оставленные ею на прикроватной тумбочке. Девушка быстро оделась в приготовленную на утро одежду, вытащила из-под подушки ключ от двери и подкралась к ней. Судя по приглушенным разговорам, в коридоре было три атийца. Ещё несколько оставались внизу. Атиец, который с самого начала проник к ней в комнату, тихо рычал и отдавал приказы. Должно быть, он был среди них главным. И он стоял от двери в нескольких шагах.

Ишмерай глубоко вздохнула, выдохнула и быстро заперла дверь изнутри, оставив ключ в замочной скважине. В коридоре поднялся шум.

— Сударыня, — атиец стучал в дверь: судя по громкому скрежету зубов он хотел её разорвать. — Я выломаю дверь за несколько секунд, а бежать вам всё равно некуда. Это ребячество. Откройте!

Но атийцы недооценили её смелость (или безголовость?). Распахнув окно, Ишмерай оглядела выступ и вздрогнула, когда очередная барабанная дробь в дверь вжала её в стену и перехватила дыхание.

— Она лезет в окно! — услышала девушка изумлённый крик главного атийца. — Сударыня, не смейте туда лезть! Вы поскользнётесь, упадёте вниз и разобьётесь!

Ишмерай вылезла в окно и начала подкрадываться по обледенелому выступу к козырьку над входом. Стараясь не глядеть вниз, крепко держа свою заплечную сумку и всем станом прижимаясь к стене, чтобы не упасть с узкого выступа, Ишмерай торопливо и осторожно передвигала ноги. До земли было недалеко и, упав, нужно было постараться, чтобы расстаться с жизнью, но ноги она могла переломать в лёгкую. На улице было немного людей. Узрев маленькую фигурку беглянки на выступе, крадущуюся к конюшне, они начинали шуметь и на их выкрики начали выбегать постояльцы господина Карила.

Когда Ишмерай доползла до крыши конюшни, позади громко и жалобно вскрикнула сорванная с петель дверь её комнаты, и в окно выглянуло незнакомое, красное от гнева лицо, наполовину сокрытое капюшоном.

— Вон она! — закричал её несостоявшийся тюремщик. — Быстро к конюшне! Она уже почти там!

— Дьявол! — едва не плача выдохнула Ишмерай, застыв на краю крыши и не зная, куда прыгнуть, чтобы ничего не повредить.

— Сюда, девочка! — крикнул конюх, подводя её коня.

«У меня нет выбора», — подумала Ишмерай, кинула на землю сумку с вещами и прыгнула следом.