Наследники земли

Уго воспринял это как приказ. Прежде он никогда не садился в этом кабинете. И вот присел на стул с высокой спинкой, на котором можно было держаться только прямо.

– Я послал за тобой…

Юноша не мог сосредоточиться на словах Саула – так ему было страшно. Он уже хотел во всем признаться, как сделал недавно, спасая Маира, только на сей раз он собирался выгораживать Дольсу.

– Ты что, меня не слушаешь? – прервал его раздумья Саул.

– Простите.

– Ты слышал, что я сказал?

Уго ответил не сразу.

– Нет.

– Умерла Мар, вдова Арнау Эстаньола. Завтра ее будут хоронить на кладбище церкви Святой Марии.

И Уго перенесся мыслями к Бернату, который не сможет проститься с матерью. Где теперь Бернат, да и жив ли он вообще?

Уго спускался по улице Мар, чувствуя себя неловко в свисающем до колен балахоне с длинными рукавами, в который его обрядили евреи. Он потел. Шерстяная ткань в летний зной невыносимо жарила. И кололась. Вид его плохо сочетался с блеском дорогих украшений, выставленных на прилавках ювелиров по обе стороны улицы, от которой оставался только тесный проход. Уго смотрел, как покупатели яростно торгуются, стараясь сбить цену на драгоценности, как женщины примеряют ожерелья и браслеты, как прохожие вокруг тараторят и смеются… Казалось, всё, кроме него, сверкает под ярким солнцем этого июльского утра, а близость берега давала о себе знать солоноватым морским запахом.

Величественная церковь Святой Марии захватила все чувства Уго, как только он переступил порог. Храм был почти пуст, внутри находилось лишь несколько прихожан, а мерцание свечей у главного алтаря тонуло в потоках разноцветных лучей, проникавших через высокие окна, чтобы отвесно обрушиться на пол, оставляя в полумраке бóльшую часть церкви. Уго сразу сделался маленьким. Мисер Арнау часто рассказывал ему о таком ощущении, но мальчику трудно было почувствовать себя крошечным, когда храм наполнялся народом. Однако сейчас Уго словно окаменел: он не мог объять колоссальное пространство, открывшееся перед ним, как будто вес всего храма, его высоких колонн, арочных сводов с гигантскими замковыми камнями возлег на его плечи и не давал шевельнуться.

Парня вернула к реальности беготня трех мальчишек, пытавшихся выгнать из храма собак, – но те носились еще быстрее. Ему и самому приходилось заниматься таким делом. Да, это нелегко, однако нехорошо сердить священников, если они просят детей погонять животных. «Ну не так же! – едва не выкрикнул Уго. – Куда вы смотрите? Они опять проскочили мимо вас».

– Пойдем, парень.

Быть может, мужчина, хлопнувший Уго по спине, просто обратил внимание на его черный наряд, но Уго узнал одного из бастайшей, работавшего на верфи. Вслед за ним юноша прошел в деамбулаторий – круговой коридор, огибающий главный алтарь сзади. Там, под контрфорсами капеллы бастайшей, собрались грузчики с верфей, многие с семьями, все в трауре. Уго не встретил здесь никого, кто когда-то так почтительно, почти раболепно, здоровался с мисером Арнау, когда тот ходил собирать подаяние для «Блюда стыдящихся бедняков», – прежде чем впал в немилость из-за возвращения Пучей. Только один человек, не связанный с цехом бастайшей, пришел, чтобы разделить скорбь по жене Арнау Эстаньола: Жоан Наварро, стоящий позади своего безразмерного живота, то и дело утирал капельки пота на лысине.

В маленькой часовне люди тесно сплотились вокруг простого соснового гроба. Священник начал заупокойную мессу, но Уго его не слушал. Он чувствовал себя предателем Девы Марии из-за отношений с Дольсой, которые становились все более чувственными. А если он не признается Деве, то и покаяться не сможет. С Дольсой они вообще не обсуждали свою связь, как будто вступили в молчаливый сговор. Она никогда не станет христианкой, ее убеждения незыблемы. И хотя в Каталонии дозволялось переходить в христианство, Уго перейти в иудаизм не мог. Стоит ему принять еврейскую веру – его тотчас схватит инквизиция. С этим никакой неопределенности не было. Однажды Уго улучил момент, когда они с Маиром бок о бок трудились на винограднике, и поинтересовался, притворившись, что спрашивает из праздного любопытства:

– Маир, а что, если христианин захочет перейти в иудейство?

Виноградарь даже не разогнул спины:

– Ему следует отречься и принять иудейскую веру.

Оба замолчали, было слышно только, как железо вгрызается в землю, а еще жужжание насекомых и шуршание каких-то зверьков.

– Ты ведь не собираешься так поступить?

Еврей распрямился, держась рукой за поясницу.

– Нет, конечно.

– Потому что, если ты так поступишь, ты будешь считаться еретиком, попадешь в инквизицию и тебя осудят как такового. Именно так относится инквизиция к христианам, которые отрекаются от веры, чтобы сделаться иудеями или магометанами. И наказанием может стать даже смерть… тебя сожгут на костре.

– Понятно, – насупился Уго.

– Только подумай, инквизиция ни перед чем не останавливается: даже тех христиан, что отрекаются под страхом смерти или под пытками, как случилось с несколькими пленниками, которых выкупили из тюрем Берберии монахи-мерсенарии, – их тоже сочли еретиками.