— Да? Но если это они пришли и выворотили дерево, то что ж они нас не задержали? Обычная карета показалась слишком мелкой добычей? Остались ждать золотую?
Человек засопел от обиды на издевательский тон разговора и недоверие поляка, и уже другим, жёстким тоном спросил:
— Где вы взяли своего проводника? Откуда он взялся на дороге? У развилки деревень поблизости нет. Он, часом, не из разбойников?
Не давая возможности мужичку раскрыть рот, чтобы тот не сказал чего-нибудь неподходящего, Элен закричала:
— Вы что, издеваетесь?! Что вам везде разбойники-то мерещатся?! Может, вы и меня подозреваете? Не хотите ли обыскать? Может, я где в камзоле разбойника прячу?
— Вы, сударь, не кричите. Лучше взгляните на седло, в котором ваш проводник сидит, — вступил в разговор второй всадник, который до сих пор не принимал участия в перебранке, зато внимательно осматривал всё вокруг. — Седло явно не из дешёвых, такое мужику не по карману, да и лошадка хороша.
Элен вышла из кареты, резко захлопнув дверцу. Она остановилась перед верховыми, глядя снизу вверх с таким выражением, как будто это они были где-то на уровне её колен. Правая рука лежала на рукоятке шпаги. Теперь она говорила негромко, так, что всадникам приходилось прислушиваться к её словам.
— Послушайте, давайте вы будете выражаться более чётко. Если вы подозреваете меня в чём-то, так и скажите. Если намерены обыскать мою карету — прошу, но учтите, что я считаю такое поведение оскорблением и буду требовать удовлетворения, причём немедленно. Естественно, магистрат будет поставлен обо всём в известность. Если же вы просто хотите, чтобы последнее слово осталось за вами, то прошу прекратить весь этот балаган!.. Последнее объяснение, которое я считаю допустимым вам дать, касается седла и лошади. Они мои. На лошади ехал один из сопровождающих меня людей. Когда проводнику была отдана лошадь, мой слуга пересел в карету. Надеюсь, вы понимаете, что другой вариант меня не устроил бы. Это всё. Или вы хотите продолжить этот спектакль? В таком случае, я к вашим услугам.
Всадники молча поклонились и ускакали к отряду, признав поражение в этом словесном бою. Элен ещё немного постояла, наблюдая за ними, потом сказала вознице: «Трогай!» и села в карету. При этом Ян с удивлением заметил, что руки пана слегка дрожат. Впрочем, всё объяснилось тут же. Пан взялся за голову обеими руками и тихо застонал.
— Вам бы прилечь, пан Александр.
— Лёжа становится хуже. Так она только болит, а лёжа начинает кружиться. Лучше я так посижу, если тебе не тяжело, — и Элен снова привалилась к плечу Яна.
Отряд миновали без задержки. Когда он скрылся за холмом, а карета въехала в тень деревьев, растущих рядом с дорогой, Элен велела остановиться. Она вышла на дорогу и подозвала проводника. Тот тоже спешился и стоял, держа коня в поводу.
— Я думаю, до города уже не далеко.
— Да, тута рядом уже. Вона, за тем поворотом видно уж будет.
— Дальше мы поедем сами, а ты, давай, следи за этими вояками. Да передай атаману, что на этот раз, похоже, магистрат не шутит. Может, лучше отсидеться где-то. Думаю, у вас есть такие места.
— Есть, как не быть.
— Вот и поберегитесь. Без вас здесь совсем худо станет. Ну, поезжай. Прощай.
Она улыбнулась ему, кивнула и пошла к карете. Когда она выглянула в окошко, уже начавшей двигаться кареты, старик всё так же смотрел на неё. Она ещё раз улыбнулась, махнула рукой. Старик провёл по лицу рукой, будто снимая наваждение.
— Матерь Божья!.. Не… не могёт того быть… Не… А всё же скажу ему. Пущай смеётся надо мной, только скажу всенепременно, — и он, довольно легко вскочив в седло, повернул коня и поскакал в поля, обходя по большой дуге скрывшийся из виду отряд.