Воронцов взглянул в окно. День был на редкость тихий. Белое безмолвие — как в книжках пишут. А напряжение росло с каждой минутой. Так было в Афгане — горы и полное безмолвие, абсолютное до тех пор, пока внезапно не взрывалось автоматными очередями. Прошлое не забылось. Оно сидело в памяти как опухоль, притаившаяся и дожидающаяся своего часа, чтобы разрастись и пустить метастазы.
Геннадий Николаевич Пахомов работал в отделе по борьбе с терроризмом. По возрасту и заслугам мог бы уже и возглавлять, но к бумажной работе и общению с начальством, кроме отвращения, ничего не испытывал. И, словно чувствуя это, его каждый раз обходили с назначением. В январе у Пахомова выдался отпуск, и как раз вовремя — дочка порадовала внуком. Правда, зная папин крутой нрав, объяснить, кто его отец и где того искать, категорически отказалась. Неделю Геннадий Николаевич с женой провели в приготовлениях к пополнению, а когда пошла вторая, им в роддоме выдали орущего младенца, а вот дочку обещали вернуть только через несколько дней — что-то с ней там приключилось — то ли простуда, то ли с молоком, — но не опасное, это предки усвоили.
Занимались внуком по очереди. Один несет вахту, другой отсыпается. Иначе не получалось. Слишком горластый оказался мальчуган. Звонок Николая пришелся как раз на смену дежурства — Пахомов уже был готов принять орущего малыша из рук жены.
— Я слушаю.
— Привет, Пахомыч.
— Коля?!
От неожиданности Геннадий Николаевич даже сел, а жена застыла напротив, и младенец наконец прекратил крик.
— Я на минутку.
— Как ты?
— В порядке.
— Врешь. Позвонил бы мне, как же, если бы был в порядке! Или назад решил проситься? Так я с радостью…
— Нет, мое решение в силе. Ты ведь помнишь.
— Помню.
— Мне нужна справка по одной девчонке. — Слово «девчонка» он произнес с пренебрежением. — Лия Светлова. Родилась в восьмидесятом в Ашхабаде.
— И что тебя интересует тут?
— Семья — раз. Родственники. И счет в банке, если он есть.
— Со счетами сейчас сложнее, но посмотрим, что можно сделать.
— Скоро ждать?
— Денек-другой. Но от встречи ты на этот раз не отвертишься.
— Не буду, — пообещал Николай, попрощался и положил трубку.
Геннадий Николаевич, не слыша детского крика, задумавшись сидел на диване.
— Надеюсь, ты не собираешься сбежать на работу и бросить меня одну? — с ужасом спросила жена. — Кто это был?
— Колька Воронцов.
— Тот, что спас тебя?
Жена положила ребенка в коляску и перестала обращать внимание на его крик.
— Угу. Если б не он…
— Не говори так. Не он, так другой…
— Не было там других… А он и к своим два километра волок, и в вертолет впихнул начальственный, пригрозив какому-то чину чуть ли не пистолетом. Я потом в госпитале отлеживался, а его за самодеятельность в самое пекло…
Голос Геннадия Николаевича дрогнул. Жена подсела к нему поближе и обняла за плечи. Но тот уже взял себя в руки и продолжал почти весело:
— А я тебе не рассказывал, как этот герой попал в ГБ?
— Не помню что-то.
— О! Еще та история. Жил себя парень не тужил. Медицинский, кажется, кончил, а увлекался техникой. Работал где-то посредине между медициной и техникой, аппараты какие-то разрабатывал врачебные. Корпел над чертежами, парился за кульманом, а мужик-то здоровый, энергию куда-то надо девать…
А в ту пору как раз в моду вошла всякая там йога, единоборства восточные тогда только начинались. Он заинтересовался и стал ходить к какому-то мужичку за наукой. Тренировался, бегал для здоровья. А тут случай…
У них с женой свой дом был в области, от ее родителей остался. Забор высокий — Николай посторонних глаз не любил. Стоит как-то Воронцов посреди двора — дрова колет. Вдруг мужичок какой-то маханул к нему, чуть не на голову ухнул и чешет через двор. Коля ему: «Как? Куда? Стой!» А тот на него — ноль внимания. Если б сказал чего или хоть оглянулся, Колька бы плюнул, пусть себе бежит. Но от такой наглости его заклинило — догнал мужика в два прыжка, скрутил как по восточной технике положено и на зеленую траву уложил у колодца.
«Куда бежал-то?» — спрашивает. А тот от боли только маты на него складывает. А Воронцов, кстати сказать, этого страшно не любил. Тем более у себя во дворе терпеть был не намерен. В общем, нашла коса на камень. Один — лежит, белый свет на чем стоит кроет, другой — держит его мордой в землю и руки выворачивает, чтобы в чувство привести. А тут со всех сторон ребята в форме посыпались через забор как горох. Оказалось, тот самый мужик, которого Колян к земле примял, — опасный бандит, из тюрьмы бежал. Чуть было от оперативников не ушел. Воронцову за поимку благодарность на работу написали, в газете напечатали. А потом позвали в органы, отправили в Волгоград в школу КГБ… Вот ведь как бывает.
Он замолчал, и тут только они с женой заметили, что внук перестал орать и спокойненько посапывает в коляске.
— Слава тебе, Господи. А Коля твой чего ушел потом?
— Это другая история. Он вообще человек такой — вечно с ним какие-нибудь истории. И ладно бы, если б все — с хорошим концом…
10
20 декабря 2000 года