Я стояла на кладбище. И оно казалось мне знакомым. Только находилось оно не в Лондоне. В Корнуолле. Между могил шла женщина. Мама? Да, она. Моложе и стройнее, чем сейчас, идет прямо, держит осанку. И плачет. Я знаю, куда она идет. На могилу к моему отцу. Никогда не видела, чтобы она так горько его оплакивала. Поодаль — какие-то люди. Отвернулись, смущенные и тронутые ее горем. Мне всегда было интересно, отчего после смерти моего родителя мать больше не подпустила к себе ни одного мужчину. Она еще не старая женщина, недурна собой, стройная брюнетка с большими карими глазами, как у серны. Могла бы себе найти кого-нибудь, точно могла бы. Но она все еще помнит моего отца. Она до сих пор иногда произносит его имя. Даже жутко становится!
Прошло некоторое время, прежде чем мать перестала рыдать, собралась, встала, перекрестила могилу и пошла. Я следовала за ней на расстоянии. Она возвращалась в дом своих родителей. Оттуда слышался детский плачь и ворчанье моей бабки.
— Нет, не приму, — гундит бабуля, — это существо противоестественно, ему не место в нашей семье!
— Уймись, Салли! — возражает голос моего деда. — Прогневаешь фей — не миновать еще большей беды! Мало тебе того, что случилось с Томом?
Мать приостановилась на пороге и вошла в дом. На улице никого. В этой глуши так часто бывает.
Я вслед за матерью скользнула в дом, мимо маленького сарая, где дед держал свою мастерскую и хранил инструменты.
— Дай сюда ребенка, — раздается голос матери.
— Говорю тебе, от него надо избавиться! — не унимается бабка.
Это она обо мне. Она всегда называла меня «оно» и обращалась со мной так, будто я какое-то сатанинское отродье.
Детский плач умолк. Я вижу мать через открытое окно. Она печально улыбается, склонившись над кем-то, видимо, качает на руках младенца. Меня. Слезы высохли, глаза матери лучисто светятся. Почти счастьем.
Мать меня любила. И любит. Это уж несомненно.
— Наконец-то это отродье перестало орать, — ворчит бабка.
Однако ненадолго. Как только мать кладет меня в кроватку, крик опять возобновляется.
— День его куда-нибудь! — вопит бабка, перекрикивая детский плач.
Мать спешит обратно в комнату. Плач замолкает, как будто его просто выключили. Мать снова с улыбкой склоняется над колыбелью.
— Отправляйся за прилавок! — требует бабка.
В этот момент я проснулась.
Мать, бедная мать, сколько ей пришлось пережить, а что она получила в награду? Как скудна и убога ее жизнь!
Мне захотелось пожалеть мать и поддержать ее.
У АННЫ
Анна встретила нас с такой улыбкой, какой я давно у нее уже не видела. Впрочем, адресована улыбка была не матери и не мне, на меня она почти не смотрела.
— Мы одни, — призналась я, — пустишь нас?
Анна захлопала глазами и пропустила нас в дом.
— Пирог принесли? Джейкоб сегодня сбросил со стола торт, который ему испекли ко дню рождения.
— Вот, — я протянула ей пирог, который сама испекла вчера.
— Отнеси на кухню. И тащи тарелки, — прозвучал приказ сестры.
В гостиной все было как всегда с тех пор, как на свет появился мой племянник. Атмосфера какая-то не праздничная. На полу валяются игрушки, журнальный столик заляпан детской едой, на лимонно-желтых обоях появились новые пятна. Именинник стоял на столе и катал новенькую игрушечную машину по лужице сока.
Мать хотела было взять его на руки — он не дался. Мы подарили ему наши подарки. Он тут же разорвал подарочную упаковку, вытащил игрушечный экскаватор и заверещал:
— У меня уже есть!
Как же так!
— Могла бы спросить заранее, — пожала плечами сестра.
— Я спрашивала! И ты мне сама сказала, чтобы я купила экскаватор!
— Это было давно. На прошлой неделе. В субботу родители Джереми принесли ему в подарок.
Прекрасно! Опять я в пролете! Анна безнадежна!
Джейкоб вырвал у матери из рук ее подарок и раздербанил упаковку.
— Катер, — пояснила мать, — его можно брать с собой в ванную. Он даже сам плавает, если потянуть за этот шнурок.
Джейкоб пожелал проверить слова бабушки немедленно, и оба они отправились в ванную.
— Анна, — начала я, пользуясь моментом, — ты могла бы мне позвонить. Я бы купила другую игрушку.
— Да успокойся ты! — отмахнулась сестра. — Тот, что свекровь подарила, барахлит. Твой лучше.
Это не экскаватор барахлит, это что-то у нас в семье барахлит.
— Не в этом дело, Анна! — не унималась я.