Наследница. Графиня Гизела

Она, очевидно, хотела прибавить еще несколько слов, но министр снова схватил повод и на этот раз уже не выпускал его из рук. В эту минуту он вполне владел собой и способен был изобразить сострадательную и одновременно извиняющуюся улыбку, с которой взглянул на князя, когда тот отшатнулся в сторону при движении лошади. Барон повелительным жестом указал на аллею.

— Ты сию же минуту вернешься в Грейнсфельд, дочь моя, — сказал он холодно и резко. — Надеюсь сегодня же найти случай объясниться с тобой по поводу совершенного, которому нет ничего подобного в летописях фамилий Штурм и Фельдерн.

Гордая кровь имперской графини Штурм и Фельдерн, к которой он только что апеллировал, ударила в лицо молодой девушки. Гизела величественно выпрямилась, и, хотя сжатые губы ее не проронили ни слова, легкое, выразительное пожатие плечами было куда значительнее слов, что могли бы вызвать раздражение.

— Но, мой милый Флери… — воскликнул князь оживленно и с сожалением.

— Ваша светлость, — перебил его министр с покорным видом, но с тем ударением, которое было хорошо известно князю и означало непреклонную волю его превосходительства, — в эту минуту я поступаю как преемник моей тещи, графини Фельдерн. Она никогда бы не простила своей внучке такой фантастической цыганской выходки… Я знаю, к несчастью, страсть моей падчерицы к приключениям, и если не в состоянии был предотвратить это тягостное зрелище, то не хочу, по крайней мере, продолжать скандал.

Гизела, гордо держа голову, оставалась на лошади. С испытующим выражением, с каким человек страстно ищет истинную причину действий в душе другого, она твердо и проницательно смотрела в лицо человеку, который с обожанием носил на руках жалкого, умирающего ребенка и который вдруг несколько дней тому назад стал выказывать ей такую холодность и отчуждение.

Она не похожа была на обвиняемую, скорее это была обвинительница в своем спокойном, полном достоинства молчании.

Гордо откинула она назад волосы и, поклонившись обществу, слегка коснулась хлыстом лошади. Конь стрелой помчался к аллее, и через несколько мгновений воздушное, белое видение с развевающимися волосами исчезло в лесной чаще.

С минуту присутствующие молча глядели вслед девушке, затем поднялся всеобщий гвалт.

Князь послал одного из кавалеров в Белый замок за экипажами, пожелав лично посетить пожарище. Почтенный господин вдруг ни с того ни с сего засуетился.

— Но, мой милый барон Флери, не были ли вы слишком жестоки относительно вашей восхитительной питомицы? — обратился он с упреком к министру, пересекая луг, чтобы отправиться по грейнсфельдской дороге, где их должен был догнать экипаж.

Холодная усмешка мелькнула на губах его превосходительства.

— Ваша светлость, в моем официальном положении я привык носить на себе панцирь, и был бы давно уже трупом, если бы дозволил уязвлять себя стрелой осуждения, — возразил он шутливо. — Но совершенно иначе организован я как обычный человек, — прибавил он несколько строже. — Упрек из уст вашей светлости, признаюсь, огорчает. В эту минуту я вполне сознаю, что любовь ослепляла меня и заставляла беспечно относиться к моей обязанности воспитателя дочери.

— Не одного себя обвиняй, мой друг, — прервала его супруга нежно-слабым голосом, — и я виновата. Зная сумасбродство Гизелы, мы были слишком слабы, продолжая держаться с прежней беспечностью. Совсем недавно я имела крупный разговор с фон Гербек, которая высказала намерение обращаться с ней несколько строже.

— Но я не понимаю, какие нелепости видите вы в поведении Гизелы? — проговорила удивленно графиня Шлизерн. — Несколько смелая езда, и ничего более… К тому же прелестная малютка и не подозревала о нашем присутствии здесь, на лугу.

— Я говорю, милейшая Леонтина, что она в том состоянии, как мы ее видели, может появиться на площади в А. средь бела дня! — возразила баронесса. — Одна нелепость у нее следует за другой, и, к сожалению, я должна в этом сознаться, часто с намерением досадить Гербек. Сегодня, например, она настаивала на том, что намерена вступить в свет, что при ее болезни по меньшей мере смешно, а час спустя…

— … объявляет свое непоколебимое намерение уйти в монастырь, — перебил министр супругу, продолжая описывать характер падчерицы.

Все дамы засмеялись, лишь графиня Шлизерн осталась серьезной. На ее лице появилось то строгое и суровое выражение, которого так боялись придворные, ибо оно всегда было предвестником больших событий для них.

— Ты только что опять упомянула о болезненном состоянии твоей падчерицы, Ютта, — сказала она, не желая уходить от предмета разговора. — Скажи мне по правде, ты в самом деле веришь словам доктора, что к этому прелестному созданию с таким свежим цветом лица и такими здоровыми и сильными движениями, могут вернуться припадки?

Темные глаза прекрасной баронессы с уничтожающей ненавистью остановились на холодно улыбающемся лице приятельницы.

— Вернутся припадки? — переспросила она. — Э, милая Леонтина, если бы дело было только в этом, я бы так не беспокоилась, но, к несчастью, Гизела никогда от них и не освобождалась.