Наследница. Графиня Гизела

— В этом я уверена! — с жаром сказала красавица фрейлина. — У графини правая рука подергивается так же судорожно, как и прежде, когда она внушала мне боязнь.

— Это неприятное движение меня тоже напугало, — произнесла бледная воздушная блондинка.

Все дамы в один голос подтвердили печальную истину.

— Вы, может быть, и правы, — сказала графиня Шлизерн с иронией, обращаясь к ним. — Но, вероятно, согласитесь со мной, что юная графиня очень элегантно и свободно держится на лошади и своими белыми маленькими дрожащими ручками в совершенстве умеет управлять пылким животным, а уж держать веер, право, не требует особого мышечного напряжения. Я уверена, восхитительные ножки, которые выглядывали из-под платья, могут отлично танцевать… Не правда ли, эта вновь открытая красота будет великолепным приобретением для наших придворных балов?

И, не ожидая ответа от покрасневших дам, она обратилась к князю, шедшему впереди.

— Могу я просить, чтобы моим «искусным глазам» была отдана должная справедливость, ваша светлость? — спросила она шутливо. — Час тому назад я удостоилась очень немилостивого взгляда за то, что в некрасивой детской головке маленькой Штурм всегда находила знакомые черты знаменитого своей красотой лица… Не гордая ли графиня Фельдерн была сейчас пред нами? Те же черты, те же движения…

— Я признаю себя побежденным, — возразил князь. — Прекрасная амазонка затмевает мою протеже, так как обладает двумя преимуществами, которых у той не было: молодостью и очаровательной невинностью.

Слабый возглас баронессы Флери прервал разговор.

Ее превосходительство, неосторожно зацепившись за куст шиповника, уколола себе руку. Кровь просачивалась через тонкий батистовый платок — это оказалось таким ужасным событием для всех юных, чувствительных девичьих сердец, что они никак не понимали, как его светлость может считать важнее этого пожар там, за лесом, и покинуть их в эту минуту, да еще уводя с собой всех кавалеров…

Глава 21

Между тем чистокровный арабский скакун мчался по лесу. Как будто чувствуя, что там, на лугу, остались недоброжелатели его молодой хозяйки, он своим быстрым бегом словно старался поскорее увеличить расстояние между ними. Легкие копыта едва касались мшистой почвы.

Гизела предоставила животному бежать, как ему хотелось. Лицо ее выражало гордость и презрение, как будто она все еще находилась под уничтожающим взглядом своего отчима.

В то время как общество уже потеряло девушку из виду, ее воображению представлялась далекая, залитая солнечными лучами картина — миниатюрное изображение на золотом фоне… Действительно, это была миниатюра! Нарядные фигурки, элегантные и гибкие, но уж никак не герои и не рыцари со взглядом владыки и с неизгладимой печатью благородства на челе, как рисовала ей окружение князя детская фантазия еще совсем недавно.

Так вот он, придворный круг, эта квинтэссенция высокопоставленных лиц в государстве, а с ними властелин, разум которого должен обладать мудростью, а сердце — возвышенностью чувств, ибо он отмечен перстом провидения, он царствует милостью Божьей и его приговор властвует над жизнью и смертью подданных, над благосостоянием и нищетой страны. Какой невзрачной оболочкой наградило провидение все это могущество! Портреты в комнате госпожи фон Гербек лгали, придавая величие и блеск высоких умственных качеств худощавому лицу, тусклые глаза которого в действительности выражали лишь добродушие. И чтобы заполучить благосклонный взгляд этих глаз, чего бы ни сделала ее гувернантка! Ее слова «в блаженное время пребывания при дворе» свято хранились в сердце девушки. И бабушка, ранившая тяжелыми камнями блистательное чело ради того, чтобы с достоинством появляться в этом избранном кругу… Да и она сама, питающая свою одинокую душу блестящими картинами придворной жизни, выросла с мыслью, что когда-нибудь должна стать наряду с этими избранниками, даже выше их… Какое разочарование! Этот круг был исключителен лишь своими, строго соблюдаемыми законами этикета, но не каким-либо внутренним превосходством. Общество простых смертных на пикнике нисколько бы не отличалось от этой миниатюры.

Только один из них не был похож на прочих, но и он разыгрывал с ними пасторальный фарс, и на его смуглой голове красовалась гирлянда из лесных цветов, которые она так любила и которые теперь ей стали ненавистны, так как отняли в ее глазах всю святость у серьезного образа. В момент появления ее на лужайке он принимал свою шляпу из рук прекрасной мачехи, увенчавшей ее цветами…