Наследница Шахерезады

– Не я, а ты, – ответила мне подружка. – Я решила временно отложить сочинение педагогической поэмы и описать с натуры наши нынешние приключения.

Я почувствовала укол ревности. Вообще-то я сама собиралась их описать, даже приступила уже – настрочила почти полстраницы, сидя в участке!

– А следующую пару строк я свяжу классической рифмой «сидел – глядел», – подружка продолжала делиться со мной своими творческими планами.

– Так, во-первых! – Во мне проснулся желчный литературный критик. – Никаких скелетов я не видела с тех самых пор, как благополучно закончила изучение школьного курса анатомии! А во-вторых, ты неправильно склоняешь это слово, в винительном падеже будет не «скелета», а «скелет».

– Захожу я в туалет – вижу, там сидит скелет! – Поэтесса моментально внесла коррективы.

– Не скелет, а просто труп! – повторила я сердито.

– К трупу трудно рифму подобрать, – пожаловалась Ирка. – Вот если бы этот туалет был деревянный, типа будки, тогда можно было бы написать: «Вот сортир – дубовый сруб, в нем сидит какой-то труп», но я же не могу настолько переврать правду жизни!

Я фыркнула.

Тут как раз подошла наша очередь и мы вошли в уборную, сразу вдвоем. Ирка к тому же закатила за собой свою новую сумку, и в небольшом помещении стало тесно.

– Иди куда подальше, – подтолкнула меня в спину подружка.

– В смысле?!

– В смысле проходи к самой дальней кабинке, я закрою тебя от чужих взглядов собственным телом.

Я не стала спорить, и нашей экспериментальной площадкой стала дальняя кабинка по левой стороне коридора.

Следственный эксперимент ставила я, прикрывала меня Ирка, а ее отгораживала от публики сумка, выдвинутая на стратегическую позицию посреди коридора.

Будучи блекло-зеленой, строгой формы, сумчатая колесница с вытянутой на максимальную длину ручкой имела грозный вид портативной военной техники.

Преступить охраняемые милитаризованной сумкой рубежи никто не рвался.

– У тебя пальцы тоньше, ты и действуй, – распорядилась Ирка, вручив мне прямоугольник обертки – серебристый с одной стороны и кумачовый с другой.

Чтобы порвать его на кусочки, мне пришлось пустить в ход и ногти, и зубы.

Со стороны я, наверное, смотрелась зверски дико. Как Маугли, дорвавшийся до сладкого новогоднего подарка. Благо никто меня не видел, кроме подружки, а ту разнообразием моих ярких образов не удивить, она всякого насмотрелась.

Выкроить подходящий кусочек бумажки удалось только с пятой попытки, Ирка уже заволновалась и стала ворчать, что я плохой экспериментатор, совсем неэкономный, не то что Ньютон, например, которому для совершения величайшего открытия всего одного яблока хватило.

– Мы не открытие, мы закрытие совершаем, – напомнила я, старательно заталкивая красный треугольничек в прорезь замка. – Ну? Что скажешь? Картинка, а?

Ирка наклонилась, внимательно рассмотрела мое рукоделие и поцокала языком:

– М-да, картинка – прям пикча маслом! Если бы я не знала, что это всего лишь имитация, решила бы, что замок действительно нормально закрыт!

– То-то же.

Я сунула непригодившиеся обрывки обертки в карман и подтолкнула подружку в бочок:

– Все, уходим отсюда, лабораторная работа закончена.

Ирка впряглась в свою сумчатую колесницу и послушно пошла к выходу, оставляя за собой прекрасную широкую тропу. И я с большим удобством следовала по ней ровно до тех пор, пока не поняла, что сей торный шлях с большой долей вероятности приведет меня к двери другого туалета – мужского.

– Куда ты?!

Подружка оглянулась, посмотрела на мое недовольное лицо и вздохнула:

– Ах да, ты же отклеила усы. Так не годится. Иди сюда.

– При чем тут мои усы? – заволновалась я, когда Ирка заманила меня в лифт.

– Ты их не выбросила, я надеюсь? – нахмурилась подружка.

– Конечно, не выбросила, я же собираюсь сделать из них накладной хвостик!

– Давай.

Порывшись в сумке, я нашла многофункциональный рыжий локон и неохотно рассталась с ним:

– Вот.

– И лицо давай.

Ирка гораздо сноровистее, чем в первый раз, прилепила мне кавалерийские усы.

– Теперь шапку надень.

Я затолкала волосы под головной убор и спросила:

– А перчаток у тебя не найдется? Не хочу оставить на замке свои отпечатки.

– Перчатки есть, но…

Ирка полезла в сумку, открыла ридикюль, достала из него свои перчатки, и я сразу же поняла, сколько всего таилось за одним коротким «но».

Перчатки были новые, шерстяные, с талантливо вывязанными на них снежинками и оленями. Виртуозная работа спицами выдавала мастера с полувековым как минимум опытом, и я догадалась:

– Бабушка связала?

От бабушкиных перчаток веяло любовью и заботой. В таких перчатках хорошо было бы лепить снежки, держать лыжные палки и без оружия отбиваться от лесных волков, из которых не каждый прокусил бы колючее шерстяное полотно двойной ручной вязки.

Идти на дело, связанное с убийством в сортире, в таких добрых перчатках было как-то неловко.

Моральное неудобство усугублялось тем, что пальцы мои в добрых перчатках «от бабушки» стали похожи на красных волосатых гусениц, ленивых и неповоротливых.