Наследница Шахерезады

Думаю, что худосочный Юра не обиделся на воробья лишь потому, что не услышал посвященного ему стихотворения. Хотя дифирамбы парень определенно заслужил: я ясно видела, как он уложил на пол долговязого типа, задрапированного в плед а-ля шотландский горец.

Победоносный Юра вынырнул из свалки и вздернул брови при виде нас с Иркой, гарцующих на храпящем стуле (я уверена, что мы смотрелись вполне героически – как два рыцаря-тамплиера на одном разгоряченном коне).

– Вот дуры-бабы! – воскликнул взъерошенный «боевой воробей» совсем не почтительно, после чего наклонился и уперся руками в край сиденья.

Наш с Иркой верный стул с мучительным ржанием проехал ногами по полу, повалил набок пару чемоданов и вынес всадниц из гущи боя-мордобоя.

– Уходим, уходим! – Юра сдернул со стула меня, я – сумку, а сумка – Ирку.

– Эй, давайте хоть досмотрим, кто кого победит! – воспротивилась досрочному удалению с поля подружка.

Она встала на цыпочки, оглянулась и доложила боевую обстановку:

– Витязь в клетчатом одеяле упал и лежит, как мертвый!

– Сейчас полиция появится, нам это надо? – Юра продолжал настойчиво тянуть цепочку в стиле сказки «Репка».

– Не надо! – поддержала его я. – Хватит с меня полиции! Здешней полицией и местными туалетами я сыта по горло!

Юра посмотрел на меня странно, но не спросил, при чем тут туалеты, и за это я была ему не менее признательна, чем за спасение с поля битвы.

24 января, 18.55

Спасибо предусмотрительности и расторопности бармена Клауса, полицейские подоспели вовремя и до серьезного кровопролития дело не дошло. Несколько синяков и ссадин, пара разбитых носов, прореженные шевелюры, разорванные рубахи и затоптанные сумки значительными потерями считаться не могли. Тем не менее стажер Фунтель добросовестно попытался разобраться, с чего все началось, и с помощью персонала кафе успешно выявил зачинщика массовой драки.

– Это вон тот парень в одеяле. – Феликс неприязненно потыкал пальцем под диван, из-под которого торчали ноги присмиревшего буяна, и ловко прошелся вокруг ног и ножек щеткой, сметая осколки разбитой посуды.

– Маньяк! – пожаловалась дама в коричневом плюше. – Он ущипнул меня за задницу.

– И меня!

– И меня!

– И меня! – послышались другие обвиняющие голоса – как женские, так и мужские.

Сержант Фунтель без приязни посмотрел на нижнюю часть гиперактивного и неразборчивого сексуального террориста и громко, чтобы слышно было и под диваном, предложил затаившемуся маньяку выползти из укрытия.

Маньяк безмолвствовал.

Йохан присел и деликатно, чтобы самому не попасть под обвинение в сексуальном домогательстве, потянул маньяка за штанину.

Тот послушно проехал на пузе по гладкому полу и явился присутствующим целиком.

Сержант Фунтель аккуратно и решительно сдернул со спины поверженного маньяка укрывающий его плед и не сдержался – громко ахнул.

Греческий хор разнополых жертв маньяка дружным вздохом добавил сцене драматизма.

Под маскировочным одеялом на маньяке была такая же форма, как на Фунтеле!

Уже не церемонясь, Йохан торопливо перевернул маньяка на спину, узнал коллегу Якоба, тихо выругался и громко потребовал врача.

24 января, 19.10

Мы ушли в зал ожидания на первом этаже.

Там было бы совсем тихо и скучно, если бы не кружок музыкантов в углу за автоматическим кафетерием. Сидя прямо на голом полу, ребята пальцами барабанили по пустым картонным стаканам и свирепым шепотом декламировали непонятные энергичные тексты.

«Вуду какое-то», – опасливо пробормотал мой внутренний голос.

Воображение не спасовало и нарисовало синхронный подъем пары зомби в туалетных кабинках.

– Тьфу на вас, – цыкнула я на неугомонную парочку – подсознание с воображением. – Чего сразу самое худшее думать? Сидят себе молодые люди, стучат в барабанчики, скандируют речовки. Тот же пионерский сбор, только в облегченной евроверсии без красных галстуков и костра.

Мне показалось, что стихосложение у европионеров происходит спонтанно, в акынском стиле, и я сказала Ирке:

– Гляди-ка, тут уже образовался поэтический кружок! Не хочешь примкнуть и внести свой вклад в искусство?

– Примкнуть – запросто, а вот внести на чужом языке не смогу, – с сожалением ответила подруга-поэтесса. – Они вроде по-немецки шпрехают?

Я прислушалась и уловила неприятно знакомые слова «тойлет» и «тот».

– Послушай, мне кажется – или эти ребята действительно слагают стишки про трупы на унитазе? – недоверчиво вопросила я даже не Ирку, а вселенную.

Мироздание в последнее время то и дело демонстрировало низкопробное чувство юмора, особо муссируя малоприличную туалетную тему.

Вселенная мне ничего не ответила, а вот расположившийся неподалеку Юра отозвался вопросом:

– О чем это ты?

– Ни о чем! – поторопилась успокоить его Ирка, незаметно пнув меня в голень. – Просто разговариваем о своем, о женском…

Это было наглое вранье: уж туалет-то я имела в виду однозначно мужской!

Но Ирка посмотрела на меня взглядом заклинателя змей, и я прикусила жало, чтобы не выдать наш маленький секретик про трупы на унитазах постороннему человеку.