Наследница (СИ)

В очередной раз дёрнув за ручку, получила отчаянное сопротивление замка. Нужен ключ. Где бы я его хранила на месте Давида? В кабинете, либо при себе. В портмоне или машине. Все зависит от степени секретности.

От затеянного совесть грызла, но как-то не настойчиво. Ей, похоже, тоже интересно что же скрывается за той дверью. Пошарив по ящикам рабочего стола, я без труда отыскала ключ. Хозяин дома не очень-то пытался его спрятать, наверное, не ожидал, что гостья окажется такой хамоватой и полезет ковыряться в его вещах.

Да-да, раскаиваюсь. Но сначала войду и посмотрю что там сокрыто.

На первый взгляд обычная комната. Стеллажи с книгами, полки с картонными ящиками, пыльный старый диван и куча всяких безделушек. Из того, что действительно бросалось в глаза, это медали. Очень много медалей и несколько поясов. Все это так небрежно было свалено в кучу, как будто владелец этих наград испытывал к ним ледяное безразличие. Я знала, что Давид занимался каким-то боевым видом спорта, но чтобы на таком уровне?

В коробке рядом хранились старые фотографии. Сделанные лет десять-пятнадцать назад. На них Давид совсем молодой, колошматит боксерскую грушу, тренируется на ринге в спарринге с таким же юношей, коллективное фото всех ребят и отдельное с тренером. В одном из парней я, кажется, угадывала Таро.

Давид выглядел довольным, уверенным. Особенно на тех карточках, где его награждают и поднимают руку, обозначая победителя. Лицо разбитое и припухлое, но излучает счастье. А уже на следующем фото запечатлён момент, как он снимает с себя пояс и отдаёт своему тренеру. Отчётливо ощущается теплота между ними, взаимопонимание.

Аккуратно сложила все на место и залезла в следующую коробку. В ней пылилась целая гора писем. Распечатанных и, напротив, упакованных в почтовые конверты. Они, перечеркнутые крест-накрест, возвращались к своему отправителю по причине истечения срока хранения. На той стороне их никто не получал.

В какой-то момент я засомневалась. Думала сложить все обратно и уйти, но взгляд наткнулся на нежное слово «сынок» и сердце болезненно сжалось. Неуверенно покусав губу, я все же потянулась к открытому письму и жадно впилась в текст.

«Родной мой мальчик!

Мы с отцом следим за твоим успехами и радуемся! Как же ты вырос. Стал совсем взрослым, возмужал. Мое материнское сердце воспаряет к небу всякий раз, когда нам удаётся узнать хоть что-нибудь о тебе. Мы желаем тебе, сынок, здоровья и успехов, живи так, как ты всегда мечтал!

Любим, безумно скучаем и не теряем надежду на скорую встречу...

Твои приемные мама и папа».

Остальные распакованные письма были тоже от приёмных родителей. Мама выказывала беспокойство, когда Давиду сильно доставалось на ринге, справлялась о самочувствии и благодарила Бога, что ее мальчик раз за разом поднимался, не сломленный более опытными противниками. Поддерживала и в каждом письме просила хотя бы дать знак, что ее посылки доходят до адресата. Она направляла их по адресу клуба, в котором Давид тренировался, и не была уверена, что сын получает конверты.

Значит, он не отвечал ей? Читал и хранил все письма, но не отвечал? Каким нужно обладать жестокосердием, чтобы промолчать?

Смахнув с глаз накатившие слёзы, я потянулась к запечатанными конвертам. Просмотрела несколько и поняла, что в них отправитель Давид, а получатель некая женщина. Только ни одно из его писем она так и не забрала. Хотелось бы мне думать, что он все же ответил приёмной маме, но терзали меня смутные сомнения...

Я рванула конверт на первом попавшемся письме и развернула втрое сложенный листок.

«Мама, это снова Давид. Твой сын.

Сегодня я в очередной раз выиграл турнир и отстоял титул, заработанный в прошлом сезоне. Я посвятил эту победу тебе. Ты можешь мной гордиться. Хочу встретиться с тобой, но пока у меня не хватает денег, чтобы прилететь в Грузию. Позвони мне или напиши в ответ. В конверт вложу все мои контакты. Надеюсь на скорое знакомство с тобой».

Больше удержать ноющее сердце я была не в силах. Слёзы градом полились из глаз. Так жалко стало его приёмных родителей и самого Давида, пытающегося достучаться до своей родной мамы. Но все письма возвращались обратно. То ли по тому адресу она уже не живет, то ли просто не хочет общаться с сыном. И я даже не знаю, что в данном случае лучше...

Очнулась, когда стукнула входная дверь.

- Аня? Я дома. Иди скорее ко мне, я так соскучился... Ань? - настороженно. - Ты где? Аня?

Давид ворвался в запретную комнату и уставился на зареванную меня. Брови сдвинулись к переносице, а спустя несколько секунд поднялись домиком. Он скользнул нечитаемым взводом по письму в моих руках, и я сжалась в комок. Вот сейчас отчитает и будет прав! Залезла в чужие вещи, прочитала чужие письма. Фу такой быть.

Но Давид бережно поднял меня с пола и присел на диван, удобно расположив свою ношу на коленях. Стёр большими пальцами дорожки слез и снисходительно изрёк:

- Ну и что ты плачешь?

- Жалко..., - всхлипнула.

- Не говори, что меня.

- Не только...