Вечером того же дня, заменив погоны и прикрепив к гимнастерке Ордена, Соколов найдя укромное место, решил взглянуть на содержимое свертка, подаренного доктором. Когда он развернул его, увидел старинную шкатулку из красного дерева. Оглядевшись по сторонам и убедившись в том, что никого нет вокруг, открыл его ключиком, находившимся в миниатюрной задвижке в правом углу шкатулки.
Внутри нее лежал большой старинный золотой браслет, усеянный драгоценными камнями. На обороте браслета, на золотой пластине, была надпись:
Страх овладел майором, если эта вещица попадет в глаза посторонних, ему не миновать застенков особого отдела. Выбросить, но как, ведь это подарок от чистого сердца дяди Карла и он бесценен. Надеясь сам не зная на что, на свой страх и риск, решил его сохранить. Обратно упаковав, вынул из рюкзака все содержимое и сверток положил на самое дно. Затем сложил назад все вещи и пошел обратно в расположение части.
На следующий день рота гвардии майора Соколова сидела в теплушке, готовая к движению. В назначенное время эшелон с 88 бригадой тронулся в путь на Восток. На седьмые сутки состав подъехал к Иркутску. Оттуда, где остановился эшелон, до дому Соколова было около двенадцати километров. Сердце Соколова забилась учащённо, он, выглянув из теплушки, стал высматривать кого-то, чтобы спросить, зачем стоим. Вдруг мимо проходил машинист поезда, Соколов обратился к нему,
– Браток, а, что стоим?
– Диверсия на перегоне Иркутского вокзала.
– Не знаешь, это надолго?
– Дня на три, четыре, не меньше.
Соколов выскочив из теплушки, побежал в сторону штабного вагона. Дойдя до него, отправил часового с просьбой разрешить принять. Через некоторое время часовой пропустил его к комполка.
– Заходи, заходи майор, что случилось? – спросил комполка.
– Товарищ полковник, на перегоне диверсия,
– Знаю, и что?
– Товарищ гвардии полковник, ремонтные работы протянутся не менее трех суток, разрешите мне проведать родных.
– Как проведать?
–Понимаете, моя деревня Поддубки, находится в двенадцати километрах отсюда. Я с июня 1941 не виделся с ними, а тут такая возможность их увидеть. Разрешите сбегать на денек, мне больше не надо?
– Двенадцать километров говоришь?
– Так точно!
В это время постучали в дверь и, получив добро, в купе вошел майор,
– Майор Селиванов, новый комендант Иркутского вокзала,
– Почему новый? – поинтересовался комполка,
– Прежнего коменданта, после вчерашней диверсии, отдали под трибунал.
– Ясно, слушаю тебя майор, говори, с чем пожаловал?
–Мне приказано обеспечить личный состав вашего полка горячим питанием.
– Слушай майор, тебя сам бог к нам послал. У меня есть к тебе одна просьба.
– Слушаю вас товарищ полковник,
– Соколов, как говоришь, называется твоя деревня, Поддубки? – И обернувшись к Селиванову,– знаешь эту деревню.
– Так точно, мы обратно будем проезжать мимо нее.
– Вот этот гвардии майор, – показывая на Соколова, – родом оттуда. Ты можешь подбросить его сейчас, а послезавтра забрать?
– Так точно, могу.
– Повезло же тебе сукин сын, давай езжай, но послезавтра как штык был здесь.
– Товарищ полковник, разрешите спросить,
– Еще что?
– Разрешите с собой взять старшего лейтенанта Уварова и капитана Нефедова.
– Что, боишься, не с кем пить будет? Добро бери.
– Разрешите идти?
– Иди, майор, и за меня тоже погуляй.
Выйдя из штабного вагона, Соколов взял с собой Уварова и Нефедова и поехал к себе в деревню навестить родных.
Когда они подъезжали к его дому, отец Соколова Матвей Яковлевич возился в сеновале. Услышав звуки подъезжающей машины, он вышел из сеновала. Машина остановилась аккурат возле его ворот. И кто-то кого-то спросил, – Майор, может все-таки зайдешь домой, чайку попьем, а может, что и покрепче?
– Не могу, ехать надо. На перегоне еще три состава стоят, их тоже надо предупредить. Так что друг, в следующий раз мы с тобой погуляем, когда вернешься оттуда, – показывая на Восток, – послезавтра заеду, бывай, – сказав, Селиванов уехал.
Когда калитка открылась, Матвей Яковлевич окликнул,
– Это кого с утра спозаранку привело?
– Батя, это я Игорь, твой сын.
– Игорь, сынок, – крикнул отец и побежал ему навстречу. А Игорь, бросив рюкзак на землю, устремился к отцу.
– Живой чертенок, живой ведь, а живой, – целуя и тряся сына за чуб, сказал Матвей Яковлевич, а затем, – Мать, просыпайся, не то сына проспишь.
На его крики мама Соколова, Авдотья Никитична и его сестры Татьяна, Оля и Лена, накинув на свои ночнушки большие пуховые платки, выбежали во двор. Авдотья Никитична, увидев сына, чуть в обморок не упала. Поймав ее,