Наследница трех клинков

– Я должен был Воротынскому денег, – честно признался Фомин. – Сразу отдать не мог, он стал мне угрожать. И тут на нас наскочили люди – как я потом понял, это были полицейские служители. Меня схватили, он убежал и прыгнул в карету.

– Что это была за карета?

– Не знаю, ваше превосходительство. На вид – обычный наемный экипаж.

– Именно так, ваше превосходительство, – подтвердил Бергман.

– А о каких деньгах речь?

– Воротынский оказал мне услугу, я с ним не расплатился еще… Я дал ему слово расплатиться, да и сумма невелика…

– Невелика? Позвольте узнать, сколько именно.

Не ответить Шешковскому было смерти подобно.

– Пятьдесят рублей, – соврал Фомин. – У меня эти деньги были, но я их проиграл…

– Пятьдесят рублей, – повторил Степан Иванович. – И из-за такой мелочи Воротынский порывался вас убить?

– Убить, меня? – Фомин вспомнил острие ножа, уткнувшееся ему в бок, как раз в области печени. – Помилуйте, ваше превосходительство, с чего бы ему меня убивать? Он напомнил мне о долге, да, сделал это не в меру шумно! Со стороны могло показаться, будто он мне угрожает!..

Шешковский глянул на Бергмана.

– Денис Федорович, на месте вашей светской беседы был найден нож с отменно заточенным острием, – сказал сыщик. – Он при мне, извольте взглянуть.

Нож лег на стол.

– Или вы желали убить Воротынского, или он желал убить вас. Чей это нож? – резко спросил Шешковский. – Ваш? Его?

– Это не мой нож, ваше превосходительство!

– О каких деньгах шла речь?

– О пятидесяти рублях!

– Господин Фомин, тут неподходящее место для вранья, – напомнил Бергман. – И Воротынский – известный мазурик. Пятьдесят рублей – немалые деньги, но я сегодня говорил с сожительницей Воротынского. Он ей похвалялся, будто затеял дело на несколько тысяч. Дело это, как она поняла, еще не состоялось, и Воротынский был очень зол на человека, который его обманул, потому что он вложил в аферу своих не менее пятисот. Расскажите лучше открыто про похищение девицы Егуновой, а там явятся и другие вопросы.

– Ты его слушай, сударь, он тебе добра желает, – добавил Шешковский. – А я врак, голубчик мой, не терплю. Стало быть, вздумал ты жениться…

– Да, ваше превосходительство.

– А невесту себе, сама о том не зная, присоветовала твоя любовница, княгиня Темрюкова-Черкасская? И докладывала тебе все новости, а ты мотал на ус?

– Да, ваше превосходительство.

– И та невеста жила скрытно в какой-то курляндской усадьбе?

– Да, ваше превосходительство.

– И господин Бергман все разведал, а ты послал своих клевретов, и они девицу у него из-под носа увели?

Фомину было все тошнее и тошнее. Он был не дурак – понимал, что история с венчанием Шешковскому не нужна, разве что повеселить государыню: сказывали, она от него все слухи узнает, и слухи проверенные, за то и оказывает покровительство. Значит, к этому делу еще что-то припутано – а что?..

– Ваше превосходительство, я вижу теперь ясно, какого дурака свалял, – жалобно сказал Фомин. – Хотел в люди выйти, богатое приданое взять, не вышло.

– Приданое – и все? – спросил Степан Иванович.

– Мне деньги были нужны. Жалованье невелико, а тут такая невеста… я бы ее не обижал, заботился бы о ней… все равно же ее бы за кого-то отдали, а я умею ценить благорасположение…

– То-то ты благорасположением княгини воспользовался! – напомнил Шешковский. – Ладно, Бог с ней, с девицей. Расскажи-ка, любезный, о французах.

– О каких французах, ваше превосходительство?

– О тех французах, которые помогли отбиться от людей господина Бергмана в ту ночь, когда тебя чуть было на дуре не повенчали! И смотри мне, голубчик, соврешь – только в Сибири и опомнишься, – негромко, но очень весомо сказал Шешковский.

– Я до того их ни разу не встречал, ваше превосходительство! Это приятели Нечаева и Воротынского! – воскликнул Фомин, уже радуясь, что Шешковскому нужен не он со своей брачной авантюрой, а совсем иные люди.

– Приятели… А как вышло, что они охраняли венчание? А, сударь? – полюбопытствовал Шешковский.

– Они говорили, что случайно ехали следом… увидели, что во дворе переполох, признали Нечаева и кинулись на помощь.

– А переполох был ночью? И один фонарь на весь двор? И так-таки сразу признали? Ну-ка, голубчик, говори, как все было! Не то – не обессудь, сердить меня не надобно, – ласково посоветовал Степан Иванович.

– Как Бог свят! – Фомин перекрестился. – Все, что знаю! Сам их впервые увидел! А с Нечаевым и с Воротынским они вели себя приятельски! Хохотали, веселились! Мне-то было не до смеха, ваше превосходительство!

– Тебе и сейчас будет не до смеха. Август Иванович, ты свое дело сделал, ступай, голубчик, – распорядился Шешковский. – Далеко не уходи, в сенях побудь, вели, чтобы тебе квасу подали…

Степан Иванович и Бергман разом поднялись. Вскочил и Фомин – пока железные клыки, выскочив из недр кресла, не пленили его.

– Как будет угодно вашему сиятельству, – хладнокровно ответил Бергман, поклонился и сделал шаг к двери.

Легчайшей пташкой Фомин кинулся к его ногам, обнял, прижался.