Наследница трех клинков

Выходя из Гостиного двора, Бротар и господин Поль встретили мужчину крепкого сложения, за которым мальчик лет тринадцати тащил мешок с покупками. Они столкнулись в неподходящем месте, на скользком пятачке, едва не опрокинули друг друга, выругались и разошлись. Мужчина этот был господин Арист – побывав в казармах Преображенского полка и уговорившись с подпоручиком Громовым насчет ассо, он по просьбе Наташи пошел за тонким полотном и швейным прикладом. Покинув госпожу Егунову и наотрез отказавшись появляться в ее доме, раз уж там воцарилась курляндка, Наташа осталась без нижних юбок и сорочек. На всю столицу вряд ли можно было бы найти десяток девиц и женщин, не умеющих шить, и Наташа тоже знала это ремесло.

Вернувшись в свое жалкое жилище, французы снарядили Асмодея в разведку. Пять дней он являлся со сведениями бесполезными: Нечаев занимается в зале с фехтмейстерами и почти не выходит из дома. На шестой день Асмодей принес листок: посередке гравюра, изображающая шпажный бой между дамой и кавалером, внизу – список из трех ассо, причем Нечаев уже выступает под своим именем, без всякой маски, а мадемуазель Фортуна – по-прежнему в маске.

– Отлично, Асмодей! – сказал Фрелон. – Большинство публики явится к последнему ассо. И затем в зале начнется суматоха, она-то нам и нужна.

– Это слишком дерзко, – заметил Фурье. – Как будем уходить?

– Очень просто – мы его выманим в соседнее помещение, а оттуда выпрыгнем в окошко.

– Напрасный риск.

– Он слишком долго ходит по земле, друг мой, пора бы ему прилечь…

Фурье вздохнул – Фрелон давно не откалывал своих знаменитых штук с прыжками. А ведь публично исполнить такое – значит расписаться мелом на стене: «Здесь был агент “королевского секрета” господин Фрелон».

Нечаев при этом военном совете не присутствовал, но о том, что этакое совещание состоится или уже состоялось – догадывался. До вечера, на который было назначено ассо, он нигде не показывался, только спускался в зал для занятий и дважды бился на флоретах с мадемуазель Фортуной, чьей тайны ему никто не раскрыл. Сама она приходила в мужском костюме, с красным тюрбаном на голове, чтобы скрыть черную косу, а для ассо у нее был припасен дорогой чепец с подшитыми светлыми волосами, которых и требовалось-то немного – закрыть треугольничек надо лбом.

Наташу несколько смущало, что Мишка перестал за ней увиваться. Его прежние нежности тоже, разумеется, смущали, но они были понятны – кавалер развлекался. Теперь же она чувствовала, что в Нечаеве что-то переменилось – он и в бою стал иным, схватка с ним перестала походить на танец.

– С ним что-то происходит, – сказала Наташа Анетте, с которой жила в одной комнате, а комната эта была в жилище капитана Спавенто. Это была временная мера – капитан хотел снять до весны более достойную квартиру, чтобы перевезти туда Марфу и маленького Валериана, а пока что Анетта чуть ли не каждый день ездила на Васильевский остров.

– Мне от души его жаль, – ответила Анетта. – Он как укладка с сокровищами, в которую какой-то злой шутник добавил придорожных камней и грязи. Он добр беспредельно – но и доброта в грязи замарана… я молюсь за него и за Като одинаково… Знаешь ли, что я поняла? Его никто и никогда не любил. Вот он и не знает, что это такое.

– Отчего ты заговорила о любви? – забеспокоилась Наташа.

– Оттого, что читаю сейчас Послание к коринфянам, а там как раз про любовь сказано: если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий.

– Оба мы с ним – медь звенящая… – пробормотала Наташа.

Она невольно сравнивала Нечаева с Громовым. Громов нравился ей безмерно, она даже его астрономические рассказы готова была слушать часами. Но она (не сговариваясь с княгиней Темрюковой-Черкасской!) видела в нем дивную, благородную душу, наслаждалась его обществом, и искренне желала ему счастья, не испытывая при этом не малейшего сердечного трепета.

В комнату заглянул Никишка, спросил: угодно ли принять господина Громова?

– Угодно, угодно! – закричала Анетта и кинулась прихорашивать Наташу, поправлять на ней рукавчики и ленты, приглаживать волосы.

Громов вошел, поклонился, сел и завел разговор об ассо. Ему пришла в голову занятная мысль тройного соперничества – в первом ассо он и Нечаев могут сразиться за право стать противником мадемуазель Фортуны во втором ассо. Прежде, чем предлагать Аристу, он хотел узнать у Наташи, согласна ли она.

– Да, я согласна, – несколько смутившись, ответила девушка. Она поняла, что означает замысел: Громов видел в Нечаеве своего соперника, риваля, и хотел биться с ним за благосклонность дамы. Именно это он имел в виду, хотя способ объясниться в нежных чувствах выбрал странный. Видимо, Громов сообразил, что с Наташей нужно говорить на ее языке.

Они спустились в зал, и гвардеец объяснил свой план Аристу.

– Отлично! – обрадовался Арист. – Листки сделаем новые!