Наследница врага

- Если человек предает свою семью ради народа, он предаст и народ. Я не гоню тебя, для меня честь, что брат жены под моей рукой, я говорю искренне, но ты нужен им – и как хозяин, и как воин. Может так случится, что мне придется спрятать Софию с девчонками в имении Луговых. Если подступятся враги, кто сумеет организовать оборону, послать весточку мне?

- Я понял, я уеду, - Мирон отвернулся.

«Все-таки обиделся».

- Я поутру людей тебе дам в провожатые, поезжай Мироша.

- Не надо, я сам, - буркнул парень.

- Сам, сам, - передразнил Кароль. – Ты не сам, мы семья.

Он по-отечески потрепал мальчишку по белесым волосам.

В шатре господарика наконец угомонились, ночь накрыла сонный стан полотном тишины.

В молочном утреннем тумане Кароль проводил Мирона, дав ему в придачу отряд верных людей. «Так лучше».

- Ты чего это пацана выпроводил? – за спиной с помятым лицом стоял Рыгорка.

- Дома отцу надобен.

- А-а. А мы в Княженец на торг едем, собирайся.

Княженецкий торг разметался внутри города вдоль крепостной стены. Каждый воскресный день сотни людей стекались со всей Ладии - поглазеть на диковинные вещицы, прикупить то, что нельзя изготовить своими руками. Зазывалы на все лады приманивали покупателей, расхваливая товар, под визгливые дудки скоморохов танцевали медведи, горланили песни подвыпившие праздные гуляки. Туда в водоворот бурлящей жизни и тянул Кароля господарик Рыгорка.

- Не помогает твое снадобье, уж я и мажу, и тру, все без толку. Вчера новый волдырь вскочил, - Рыгор жалобно шмыгнул носом.

- Ну, не так-то скоро, и трех дней не прошло, - Кароль отвел глаза. – С молитвой горячей надо, с покаянием, а ты, господарюшка, опять вчера надрался, вон перегарищем разит.

- Подумаешь, выпил крыночку, - пробурчал Рыгор.

- И опять же, веселиться на торг приехал, тратиться станешь, а деньги-то на дело нужны, войско укреплять, жалованье платить. За сильным народ пойдет, слабого затопчут, - Кароль недовольно раздувал ноздри. - Вот что мы в Княженце забыли?

- У народа перед глазами нужно мелькать, пусть к государю своему привыкают. Смотри, как меня встречают, - Рыгорка упивался вниманием простолюдинов, приветливо помахивая рукой зевакам. Особо восторженные старухи подбегали целовать «господарю» ручку. Он благословлял их, как священник паству, широко осеняя крестным знамением.

Мирослав Крушина всегда нес себя гордо и отстраненно брезгливо, не желая даже голову повернуть в сторону толпы, и за эту спесь Каменецкий его осуждал, но и Рыгорка с его желанием понравиться, с постоянным заигрыванием с чернью, щедрыми подарками, показными широкими жестами, обещаниями, которые неизвестно как потом выполнять, тоже выводил Кароля из себя. То шубу со своего плеча пьянчужке кинет, то велит выкатить несколько бочек дорогучего вина за упокой батюшки «Рыгора» и до утра поит весь подол[1], то пообещает, став государем, отменить все подати, и ликующая толпа несет его на руках. Господарик наслаждался этой сиюминутной славой, не думая о завтрашнем дне. А о будущем приходилось думать Каролю: где в мороз достать «господарю» новую шубу, как выкроить средства на еду для войска, где расположить на постой армию, чтобы не разгневать измученных бесконечной войной крестьян. От каждодневных проблем у Каменецкого лопалась голова. Для Рыгорки жизнь – вечный праздник, для Кароля – чреда преград, которые нужно преодолевать.

- Чего надутый-то такой? – подтолкнул его Рыгор. – Будто это ты болен, а не я. А знаешь, я себе невесту присмотрел. Да, старина, как только на трон отца сяду, сразу женюсь. Хочу наследника, династию, ну и все такое, как положено… Чего молчишь, не полюбопытствуешь - кто такая?

- Кто такая? – кисло спросил Кароль.

- Олеська, вдова Божена Кучки, дочка старейшины Елисея Черного. Чудо как хороша, кожа – бархат, и подержаться есть за что, - Рыгорка мечтательно выкатил губу.

- Эк ты куда метишь, - прищурился Каменецкий. - Елисей - правая рука Крушины, если ты запамятовал, не из нашего стана.

- Пока не из нашего, сейчас-то он мной, ясное дело, побрезгует, но как государем стану, уж ему не отвертеться. Еще сам прибежит – дочь мне предлагать, - Рыгорка отрывисто рассмеялся. - Вот хочу Олеське подарочек прикупить, чего там бабы любят?

- Откуда мне знать, - отмахнулся Кароль.

- Как откуда, ты ж женат. Чего жене своей даришь?

- Себя покуда, - устало улыбнулся Кароль.

- Ишь ты, орел какой! А просит чего?

- Чтоб приезжал чаще.

- Умеешь баб обхаживать. Ну, да я пока подарочками обойдусь – бусы куплю, через холопку передам. Пошли, у златаря[2] глянем.

В той другой жизни Кароль задарил бы Софийку подарками, он скупил бы все бусы и серьги, чтобы побаловать женушку, но теперь он лишь с тоской смотрел, как Рыгорка перебирал блестящие безделицы, поднимая то одну, то другую к слепящему солнцу.

- Ну, какие? – мурлыкал господарик. – Настоящей королеве смарагд под стать. Беру!

- Слушай, это ж дорого, - опомнился Кароль, - нам нельзя сейчас деньгами сорить.

- Нам нельзя, а мне можно, - нагло улыбнулся господарик. – Беру.

Золотая цепь с искрящимися изумрудами перекочевала в кошель к Рыгорке.