— Дело же ведь не в том, — угрюмо охладил его увлечение Турчинский.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — встрепенулся Хазин. — Видишь ли…
Но Вирхов, который был поражен сообщением, что того человека привел сюда Мелик, не дал ему докончить.
— Подожди, а что это за человек, — волнуясь, спросил он шепотом. — Маленький, худенький?
— Ну, не такой уж маленький, среднего роста, худощавый. Верно, производит впечатление субтильное. Светлые глазки. Хорошо говорит по-русски. Сам из Испании, что ли. Ты что, его видел?
— Да.
— У Мелика? Почему ты так забеспокоился?
— У отца Владимира…
— Да, он говорил, что знаком с ним по прошлым приездам. — «Университет, культурный обмен», — написал Хазин.
— Да, это так, — согласился Вирхов. — А что, он сам сказал тебе, что он оттуда? — он показал на слово «Комитет».
— Нет, он не говорил прямо, но они дали так понять. А у тебя другие сведения?
— И Мелик тоже не сказал этого прямо? — продолжал настаивать Вирхов.
— А в чем дело? Что мы тут задаем друг другу загадки?! — Хазин рассердился и нервно стал есть, вслепую тыча вилкой в кастрюлю, роняя куски и брезгливо стряхивая с усов застрявшие крошки.
— Извини меня, — Вирхов постарался смягчить его. — Дело в том, что я позавчера понял так, что он как раз вовсе не оттуда.
Он смутился и не знал, хорошо ли сейчас сделает, если скажет, откуда иностранец, и выдаст Мелика. «Ведь я знаю, что Хазин фантазер и мог все это вообразить себе, — подумал он. — С другой стороны, Мелик ведь тоже не сказал ничего определенного. Может быть, мне самому это померещилось? Сказал Мелик, что тот из
Совсем погрустнев, жена Хазина встала, одергивая старенькое платье на раздавшемся теле, и вышла. Хазин, однако, забыл, что Вирхов мог сообщить ему нечто важное, и начал возбужденно и подробно рассказывать дальше: о чем они говорили с иностранцем, как толково и хитро он объяснил ему обстановку, настроение различных групп общества и прочее.
Вирхов ждал, почти не слушая его или слушая с досадой и не веря ни единому слову, пока тот с воодушевлением описывал (снова забыв про подслушивающие устройства или считая, что это даже будет полезно, если
Почувствовав, что увлекся и рассказывает только о своих делах, совсем не интересуясь планами Турчинского, Хазин наконец остановился. (Или, быть может, настоящей целью его была «агитация» и он рассказывал все это лишь для того, чтобы воодушевить приятеля, перетянуть его на свою сторону.)
— Да… Ну что ж я все о своем да о своем. Позволь поинтересоваться также, какие такие твои намерения? — спросил он немного напряженно, ироничным тоном, словно уже заранее ожидал неблагоприятного ответа и приготовился снова долго и упорно переубеждать того.
Вирхов, заметив это, испугался, что сейчас начнется новый спор, ибо Хазин, вероятно, как ни странно, совсем забыл, что в истории с иностранцем имеются неясности.
Турчинский, грузно опершись на колени локтями, сидел, не поднимая головы, и явно не собирался отвечать сразу. Судя по выражению лица, он все еще обдумывал то, что рассказал Хазин.
— Подожди, — медленно произнес он. — Так что сказал про него Мелик тебе?
Он повернул к Вирхову свое крупное лицо с густыми, в палец шириной, бровями.
Вирхов смутился, все еще не зная, хорошо ли поступает, но сказал:
— Мне он сказал, что это человек клерикальный, что ли… — Он запнулся. — Словом, из одной религиозной организации…
— Это может не противоречить одно другому, — тут же возразил Хазин.
Турчинский тяжело вздохнул:
— Мелик у меня всегда вызывает сомнения, мне самому неясные. Я не хочу сказать о нем ничего плохого. Но каждый раз, когда поговорю с ним, обязательно остается что-то. Осадок. В нем всегда есть какая-то лишняя озабоченность.
— Может быть, сексуальная? — пошутил Хазин.
— Вряд ли, — пробасил Турчинский. — Это ерунда, значения не имеет.
Хазин умно сощурился: