Наследство

– По поручению секретаря обкома партии товарища Безукладова наша комиссия, – он жестом показал на трёх сидящих рядом молодых людей, – две недели изучала положение дел на кафедре почвоведения и земледелия. Нас, сами понимаете, интересовало всё – и состояние преподавательской работы, и научные разработки учёных кафедры, и морально-политическая атмосфера в коллективе. Должен сказать, что объём работы комиссией был проведён большой – мы посещали лекции и практические занятия, присутствовали на заседаниях кафедры, досконально изучали протоколы предшествующих обсуждений, наконец, встречались со студентами и преподавателями, знакомились с результатами исследований. Столь большая работа даёт нам все основания сделать принципиальный вывод – на кафедре сложился хороший коллектив учёных-экспериментаторов, способный решать большие и сложные задачи, поставленные партией перед нашим сельским хозяйством…

– Тогда зачем же собрали? – буркнул Мищак.

– Прошу соблюдать тишину! – Кухаренко опять застучал карандашом по графину и недовольно оглядел зал.

Неугодьев сделал паузу и снова заговорил. Учат их, что ли, там в обкоме специально, подумал Артюхин, или должность накладывает отпечаток? Вроде обычные, даже штампованные фразы говорит Неугодьев, но в каждом слове ужасная значимость и весомость. Сейчас он вещал о том, что в период развитого социализма наше сельское хозяйство обретает новое дыхание на основе концентрации и специализации, углубления интеграции и повышения плодородия за счёт мелиорации…

Николай слушал, и ему казалось, что в ушах стоит треск, что не человек это всё говорит, а пулемётно тарахтит старый мотоцикл.

Наконец, закончив свои позитивные пассажи, Неугодьев заговорил об Артюхине, о том, что, вместо того, чтобы своими научными разработками способствовать расцвету села, решению Продовольственной программы, некоторые учёные изобретают особые концепции, граничащие с мальтузианством, на каждом перекрёстке кричат об убывающем плодородии…

Николай напрягся, подался вперёд. А Неугодьев продолжал уже разгорячённо и зло:

– Мы с товарищем Артюхиным беседовали несколько раз, и он прямо заявил, что нынешняя система земледелия, сложившаяся в колхозах и совхозах, вредит плодородию, а всё, что мы делаем сейчас на земле, – это образец бесхозяйственности и расточительности, на которую способен только социализм… Говорили вы так, товарищ Артюхин?

Артюхин поднялся бледный.

– Я не говорил, что на это способен только социализм, просто я подчёркивал, что социализм позволяет себе расточительность по отношению к земле.

– А разве это не одно и то же? – выкрикнул Днепров.

Снова стучал карандашом Кухаренко, призывая к тишине, но зал уже начал накаляться, и порядок установился с трудом. Неугодьев, поправив шевелюру, продолжил:

– Мы беседовали со студентами, и они подтвердили, что во время своих лекций товарищ Артюхин часто цитирует работы какого-то князя, кажется, Васильчикова! Может, объясните партийному комитету, с каких пор вы этого эксплуататора, можно сказать, царского сановника, считаете авторитетом, чуть ли не классиком отечественного земледелия…

Артюхин вытащил папки, достал блокнот, обратился к Кухаренко:

– Леонид Сергеевич, можно мне ответить на это обвинение?

– Потом, потом. – Кухаренко нахмурился, сказал раздражённо: – Вы, товарищ Артюхин, научитесь сначала слушать. Говорят, что степень интеллигентности человека как раз измеряется умением слушать других.

– Хорошо, – сказал Артюхин. Он понял, что сегодня ему больше предстоит слушать, чем говорить, и, взяв ручку, начал делать пометки в блокноте.

Неугодьев говорил ещё долго, обвиняя Артюхина в фальсификации данных, которые тот приводил товарищу Безукладову, по поводу растранжиривания земель, увеличения потерь от добычи торфа и других полезных ископаемых.

– А вы можете привести другие цифры? – не сдержался доцент Мартынов, и Артюхин мысленно его поблагодарил.

Но вопрос не смутил инструктора, он сказал безапелляционно и раздражённо:

– А мне и не надо этого делать! Цифры приводил в беседе с товарищем Безукладовым доцент Артюхин, а вот где он их наскрёб, может, из передач различных заграничных голосов – это его дело. Одним словом, я хотел бы заканчивать, товарищи. Выводы напрашиваются сами собой – в вашем здоровом коллективе происходит… конвергенция (Артюхин чуть не рассмеялся – видимо, оратор специально запасся этим научным словечком, чтобы окончательно покорить учёную публику), да-да конвергенция с антинаучными теориями. Об этом мы и будем докладывать бюро обкома партии. Но думается, вы сегодня вправе и сами дать оценку воззрениям товарища Артюхина…

Закончив, Неугодьев полез в карман за платком, чтобы вытереть вспотевший лоб.

– Может быть, будут вопросы к товарищу Неугодьеву? – торопливо спросил Кухаренко, но члены парткома молчали, только Мартынов, ёрзая на стуле, тянул руку, как школьник.

– У вас вопрос, Пётр Васильевич?