Наследство

Загоравшая ребятня, развалившись на берегу, заметила её не сразу, и только когда Лариса была уже почти рядом, Толька Быков, по прозвищу Бык, Серёжкин одноклассник, крикнул:

– Серёга, мать идёт!

Что-то дрогнуло в Ларисе, она даже испугалась: что-то будет, – но Серёжка не возмутился словами друга, наоборот, быстро вскочил и подбежал к ней. Обычно дома он звал её «тётя Лариса», в классе «Лариса Фёдоровна», и потому сейчас слово «мать» показалось ей ужасно дорогим, наполнило гордостью и теплом.

Тем не менее она выговаривала Серёжке за то, что не пришёл на обед, и он, ничего не сказав, побежал к ребятам, забрал одежду и молча пошёл за ней.

Дома, уже пообедав, он отодвинул тарелку и вдруг вздохнул:

– Извини, мама!

И снова обожгло её изнутри жарким факелом, сердце глухо застучало, как стучит в ветреную погоду лист железа на крыше. Лариса отвернулась, боясь расплакаться, и вышла в чулан. Серёжка опять убежал на улицу, а она, собирая тарелки со стола, всё-таки не удержала слёз. Но это были слёзы радости.

В июне Лариса собралась на несколько дней съездить к матери – начался отпуск, – и вечером сказала об этом мужу. Евгений согласно закивал головой, а Серёжка внезапно спросил:

– Пап, а можно я с мамой поеду?

Он спросил тихо и просто, но слова его снова вызвали дрожь у Ларисы. А Бобров, словно ничего не замечая, только спокойно поинтересовался:

– А как же дом? Ведь я целыми днями на работе.

– Ну что с домом случится? – заканючил Серёжка. – Соседи присмотрят. Попроси вон деда Гришу Культю, ему всё равно делать нечего…

– Пусть едет, Женя, – сказала тихо Лариса, и Бобров усмехнулся:

– Да вы, видно, давно уж без меня сговорились? Признавайтесь!

– Не было у нас никакого сговора! – вспыхнула Лариса.

– Ну и ладно, не было так не было, – рассмеялся Бобров.

Ранним утром Лариса шла на автобусную станцию и вспоминала, как почти год назад провожал её по этой дороге Бобров. Тогда она отправлялась в неизвестность, словно ступала в мрачную, тёмную ночь, и жизнь ей казалась зашедшей в глухой тупик. А сегодня она была счастлива и потому, что лёгкий ветерок обдувал лицо, и потому, что Серёжка шагал впереди, тащил чемодан – он отобрал его у Ларисы, – и тоже был, кажется, в приподнятом настроении.

Задумавшись, Лариса не услышала гула приближающейся машины, и только когда раздался резкий, пронзительный гудок, вздрогнула, отпрыгнула на обочину. Машина поравнялась с ней, и Лариса замерла – за рулём сидел Дунаев. Они не виделись давно, и сейчас он показался ей каким-то усталым, обрюзгшим. Он ещё сильнее раздобрел, щёки распухли, заслонили короткую шею. Одет был Дунаев в белоснежную рубашку, и Лариса, почему-то подумала, что на новой должности ему можно щеголять в подобном наряде, в кабинете особо не запылишься.

Дунаев распахнул дверь.

– Садись, подвезу… Далеко направляешься?

– На автостанцию, – сказала Лариса и толкнула дверь назад. – Только подвозить не надо. Доберёмся и так.

– Да ты что, – засмеялся Егор, – уже и в машину сесть боишься? Не укушу ведь!

Лариса покачала головой.

– Я не боюсь, только не поеду. Да и не одна я, вон впереди сын идёт.

– У тебя и сын есть? – усмехнулся Егор. – Счастливая… Он хлопнул дверью, газанул и рванул с места, обдав её пылью и голубым дымом. Лариса посмотрела вслед удаляющейся машине и подумала: а ведь прав Егор, она действительно счастливая. Да и так ли уж много надо женщине для счастья? Чтобы был рядом любимый человек, который понимал бы её заботы и мысли, чтоб были дети, крыша над головой. Нынешняя молодёжь шутит: «С милым рай и в шалаше, если милый атташе», но не такой рай нужен любящей женщине. Её раем стал Женькин деревянный скрипучий домик и, кажется, на всю жизнь.

Лариса ещё раз взглянула вслед машине Дунаева, подумала: а ведь Егор, похоже, разозлился, увидев её довольной и счастливой. Нет, Дунаев, теперь я со своим счастьем ни за что не расстанусь, как случилось однажды, в далёкой-далёкой юности…

* * *

О статье в институте долго молчали, и Артюхин даже подумал, что, наверное, на неё никто просто не обратил внимания. Но однажды на лекции студенты неожиданно спросили:

– Николай Александрович, а кто такие Белов и Бобров?

Пришлось рассказать ребятам, что это за люди, и тогда опять раздался вопрос:

– А нельзя их к нам пригласить?

– Почему нельзя? Можно, – пожал плечами Артюхин и вдруг подумал, что, похоже, поспешил с ответом. А что скажут кафедра, деканат, партком, наконец? Ведь с ними обязательно надо согласовывать приглашения, таков порядок. Значит, запросто и отказ можно получить. Но слово было сказано, и теперь отступать нельзя.

– А вот по поводу пласта чернозёма, что в парижском музее хранится, это правда? – спросил студент Алексей Копылов.

Артюхин рассказал о том, как метровый срез тучного чернозёма поместили в парижском музее, а потом из-за нехватки площади выбросили на чердак.

– Выходит, у нас такого музея нет? – опять спросили ребята.