Наследство

Несколько минут он молчал, а потом вдруг засмеялся, поняв наконец-то всю несуразность грозной своей тирады.

Вот как бывает, кажется, к самому чёрту на поклон пойдёшь во имя главного богатства – хлеба.

Бобров с асфальта повернул машину, она в гору полезла натужно. Как раз основные поля хозяйства начались. Да, погулял ветер всласть, вон как яровые взлохматил, горох кое-где даже из земли выдрал. А ведь после как на картинке было, неделю назад здесь даже семинар районный по боронованию проводили. Вспомнив про семинар, Евгений Иванович даже сплюнул в сердцах. Любят же районные начальники эти семинары, мёдом не корми. Ведь что за премудрость такая – горох бороновать? Да этот агроприём испокон веков известен. Так нет, надо людей собрать, чтоб потом при случае можно было сказать: «А мы никакие мелочи не пропускаем, даже вот по боронованию семинар провели, людей доброму делу учили».

Горькие размышления получаются, только и сам такой Евгений Иванович – сколько этих ненужных семинаров готовил на потребу районного руководства. Эх, правильно говорят: всякий умён задним умом!

Машина гору преодолела, резво пошла по гладкой дороге, как раз где ячменное поле раскинулось. Нет, это не дрогнуло перед бурей.

Бобров из машины вылез, походил по посевам – на душе полегчало. Как ковёр, стелилось зелёное поле, ему ещё один июньский добрый дождь – и урожай будет.

И опять «газик» скорость набрал, легко потянул. Теперь бы посевы свёклы осмотреть и, если там всё хорошо, – гора с плеч. Но чем ближе он подъезжал к свекловичному полю, тем тоскливее становилось на душе. Ещё издали увидел он широкую чёрную полосу, уходящую к горизонту, разделившую поле надвое, и понял – снёс ветер неокрепшие посевы.

Бобров остановил машину около посадки, пошёл через поле. От края, как раз где ветер ещё разгон взять не мог, – зелёные листочки посевов сохранились, прослеживались чётко, а дальше, к середине, только траурная чернота била в глаза. Первый раз в жизни увидел такое Евгений Иванович – верхний слой земли содрало, как шкуру, чулком, и теперь почва была похожей на старческое лицо, точно от несчастья, залегли эти грустные морщины. Вот тебе и ветровая эрозия! За каких-нибудь полчаса почти полполя унесла стихия, как ненасытный зверь проглотила.

Бобров чувствовал – судорогой начало сводить тело и холодный пот как стылый дождь, накалил лицо. Вот она, судьба хлеборобская, вся жизнь на удачу рассчитана. А не выпало этого счастливого везения – и целый год впустую.

На другом конце поля заметил Бобров «этажерку» – так называют кишинёвский трактор, специально созданный для возделывания пропашных культур, и понял – прискочил сюда Иван Фролов, колхозный свекловод, работящий мужик. На корточках по плантации ползает, точно ягоду ищет.

Бобров шаг прибавил, даже одышка появилась, и, когда к Ивану подошёл, понял – как потерю близкого человека переживает случившееся тот, лицо сумрачное, с отёками, впавшие глаза краснотой налились.

Иван молча руку протянул, вялую, потную, уставился на агронома, точно ждал помощи. Но что мог сказать сейчас Бобров, тут даже утешение не подыщешь.

– Здесь раньше свёклу сеяли? – только этот вопрос и задал.

Иван помолчал, ответ обдумывая, потом сказал глухо, со злостью:

– Сад старый не надо было сносить! Кому он мешал? Вот ветра и взыграли на свободе.

Обожгли эти слова Боброва, обида как стрелой пронзила. В огород Дунаева камешки. За этим полем сад был, старый, сразу после войны посаженный. Место для него подобрали на самом взгорке с южным склоном. Последние годы он яблок практически не давал – ухаживать за ним некому, да и во фруктах нужды не стало – у колхозников свои сады на огородах, а в кооперации ответ один – некуда сбывать яблоки, тары нет, по пять копеек за килограмм, за бесценок и то не принимают, отмахиваются, как от назойливой мухи. Вот и распорядился Дунаев с садом распрощаться, послал сюда бульдозеры, и они за два дня эти сорок гектаров раскорчевали, оттащили в буерак зеленеющие стволы. Тогда его похвалил начальник управления, приехавший в хозяйство.

– Молодец, Дунаев, правильно поступил. А то мы про этот сад тысячу директив спустили – раскорчуйте, а твои земляки нынешние упирались. Пашня у нас в районе и так сокращается, то под постройки уходит, то овраги размывают. А тут целых сорок гектаров гуляет, лишние корма можно вырастить.

Он так и поступил – засеял сад люцерной. Правда, щедрого урожая не предвидится – жёлтая какая-то трава растёт, на вымытых склонах явно азота не хватает.

Стыдно было сейчас смотреть в глаза Ивану, и тут ничего в оправдание сказать нельзя.

– Что будем делать, Иван? – голос стал глухой, как после ледяной воды.

– Тут теперь один выход, товарищ агроном, – Фролов, наверное, специально тянул это слово «агроном», мол, твой воз, тебе и везти, – пересевать свёклу.

– Кто ж в июне свёклу сеет? Да и земля сухая, дождей давно нет.