Наследство

Уже в машине рассказал Евгений Иванович о сегодняшней стихии, как снег на голову обрушившейся на хозяйство. И Николай долго молчал, потом ответил с грустью:

– В этих делах я, Женя, плохой помощник. Что могу сделать? Совет дать? Но советчик – не ответчик, с тебя всё равно спрос учинят.

– Да я как раз за советом тебя позвал. То, что на поле сегодня случилось, – мне исправлять. Я у тебя совета спрашиваю, что сделать надо, чтоб на будущее подобное не повторилось, ведь человек не одним днём живёт.

– Ох, Женя, как раз наоборот получается, – многое из того, что мы сейчас делаем, этим пахнет. Точно бабочка-однодневка, помнишь, по защите растений изучали? Век, что ли, у нас такой стремительный – не успеваем назад оглянуться. Дела свои обдумать как следует. Куда там, как лихие кавалеристы на конях гарцуем, в скачках упражняемся.

– Ну это, может быть, больше ваших, научных дел касается. У нас в деревне жизнь размеренная, тихая…

– Значит, тихая? – засмеялся Николай. – То-то ты меня сегодня искал, я даже по телефону твоё состояние понял.

Когда они к свекольному полю подъехали, Николай попросил:

– Давай не торопясь поле пройдём.

Евгений Иванович согласился, а про себя подумал, что тяжело ему опять будет глядеть на это израненное, в морщинах поле, как на больного человека.

Уже на середине Николай присел на корточки, взял щепоть сухой, шуршащей земли в руку, растёр между пальцами, покачал головой:

– Знаешь, что я сейчас вспомнил? «Русский лес» Леонова. Роман так пронзительно написан, душа болит, когда читаешь. Между прочим, там и об этой земле есть. Всего одна строчка. Помнишь, профессор Вихров вводную лекцию студентам читает, это, я считаю, гимн русской природе.

Евгений Иванович, сделал остановку и рассказал Николаю, что до бывшего имения князя – рукой подать, за один день добраться можно. Лес за селом и сейчас называют княжеским. И участки этого леса прежние названия сохранили – Волчий дворец, Подзорова степь, Тарасов сад. В середине одного участка сохранился дуб, который называют Таврическим. В памяти старожилов сохранилось, что дуб этот привёз князь из Крыма, где он иногда отдыхал.

– Вот видишь, ведь Виктор Васильчиков – князь, царский сановник, а землёй владел, надо сказать, с умом, стремился наибольшей выгоды достичь при наименьшем уроне для земли. Я недавно поехал в Москву, нашёл эту статью, прочитал и удивился: многие мысли и для нашего времени актуальны, будто из сегодняшнего дня выводы сделали. А ведь статья в 1869 году написана. Вот, послушай, я специально в блокнот выписал некоторые строки, – и Николай из кармана пиджака маленькую синюю книжицу извлёк, читать начал: – «С детства приучились мы смотреть на чернозём средней и восточной полосы России как на неистощимый источник богатства, как на Палестину, как говорят в народе, без удобрения и даже тщательной обработки производящую обломные урожаи. Нет ничего безотраднее, когда всё зависит от климатических случайностей – от дуновения юго-восточного ветра, приносящего то неожиданные морозы, то продолжительное ненастье, или от мглы и удушливого зноя». – Закончив, уставился на Боброва, спросил с волнением: – Ну, как?

Бобров кивнул, но говорить ничего не стал – стыдно стало говорить сейчас Николаю, что этому полю злая воля Дунаева недобрую службу сослужила.

Но Артюхин не спеша поднялся, с брюк отряхнул прилипший песок, взял Женьку за плечо, подтолкнул вперёд.

– Молчишь, удивлён? Я тоже, когда эти строки прочитал, поразился – значит, и раньше люди задумывались, как спасти землю, как сделать, чтоб на ней урожай тучный был. Кстати, Васильчиков первый в нашей округе свёклой начал заниматься, сахарный завод построил. Ты знаешь это?

– Знаю.

– Ну, а коль знаешь, дальше пойдём. Я тебе ещё несколько причин, почему здесь ветровая эрозия взыграла, назову. Главная – беднеет земля. Когда Василий Васильевич Докучаев впервые в Каменную степь приехал в 1892 году, чернозёмный пласт имел до четырнадцати процентов гумуса.

– Это я знаю. А что дальше делать?

– Что делать? – переспросил Николай. – А вот давай на луговину выйдем, присядем, и, если тебе интересно, я разговор продолжу…

Они чёрное несчастное поле пересекли, как раз к южному склону вышли, где раньше сад был. Теперь здесь люцерна первые цветочки выбросила, отливает светлой зеленью, а дальше к ручью – луг цветущий таволгой подёрнут, точно снежные хлопья по зелёному ковру разбросали. Они пересекли люцерну, и Николай серый в крупную клетку пиджак сбросил на траву, предложил:

– Садись!

Приятно было опуститься в это мягкое, как перина, разнотравье, даже сейчас, в жаркий полдень, благоухающее неповторимым ароматом. Тепло набрало силу, жгло лицо, но и от стыда горели щёки. Чувствовал Бобров свою причастность к этой вине перед землёй.