Наследство

Троллейбусом, в толчее спешащих на службу людей он доехал до центра и пешком поднялся вверх к Брюсовскому переулку: в здешней церкви его не знали, а ему не хотелось стоять слишком долго, тем более что к началу он все равно уже опоздал. Народу было много; крестясь, Мелик протиснулся вперед. Кроме старух из простонародья и типично церковных крепких пожилых мужиков тут было несколько интеллигентных дам тоже в возрасте и еще несколько человек молодежи. Мелик остановился чуть сбоку и сзади одной такой парочки, наверное, из окрестных домов для начальства — высокого красивого молодого человека в пальто с нерпичьим воротником и такою же шапочкой в руке и девушки, тоже хорошо одетой, в тускло блестевшей, как позолоченный оклад, шубке, от которой сквозь церковную духоту и ладан тонко пахло мехом и духами. «Ныне время дела-тельное при дверях суд, восстанем убо, постящиеся, принесем слезы умиления», — читал священник. Мелик пытался сосредоточиться. Девушка была, насколько он мог видеть, довольно миленькая и выхоленная. Он стеснялся, однако, рассматривать ее слишком внимательно; к тому же она все время поворачивала голову к своему спутнику, удивленно и, кажется, с тайным восхищением глядя, как тот — чувствуя, конечно, эти ее взгляды — важно и красиво молится, склонив немного голову и поднявши ко лбу руку с длинными гибкими пальцами. «Неофит, из музыкантов. А теперь вот девочку привел, обращает», — подумал Мелик, вспоминая одновременно, сколько у него самого интрижек начиналось вот так же, с обращения. Но все его «обращенные» были полуинтеллигентные суфражистки, если не вовсе потаскушки, которые не хотели себе в этом признаваться, или уставшие и искавшие спасения от мужей и от семейной жизни замужние бабы, разочарованные и истеричные; впрочем, истеричными были и те и другие. Такой холеной и чистенькой девочки из высокопоставленной семьи у него никогда не было. Мелик ощутил, как раздражение его все возрастает. Он еще раз попробовал сосредоточиться. Лишь на мгновение что-то кольнуло, но потом опять все уплыло. Он еще какое-то время рассматривал незнакомые ему иконы, затем стал проталкиваться к выходу, провожаемый недовольным шипением прихожан.

На Никитской в магазине он выпил из горлышка бутылку пива. Денег у него оставалось теперь копеек десять. От пива чуть полегчало; ловя эти блаженные минуты, Мелик медленно побрел бульваром к Арбату, присевши даже раз от слабости на скамеечку. Вирхова дома не было, соседка, молодая баба, сама, как видно, со здорового хмелья, с синяком под глазом и почти без голоса, сказала, что не заметила, ночевал ли сегодня Вирхов. Мелику это не понравилось. Он подумал, что, как это ни противно, ему следует теперь зайти к себе на работу, сделать оттуда несколько звонков (и, в частности, попробовать разыскать Вирхова), а заодно сшибить у кого-нибудь денег.

Работа его находилась совсем недалеко отсюда (он учитывал это, когда предполагал навестить с утра Вирхова), на Зубовском бульваре. Это была маленькая лаборатория при Комитете стандартов, занимавшаяся перспективным планированием или чем-то в этом роде, в чем Мелик участия не принимал; его начальник Петр Николаевич Петровский был человек на службе довольно ловкий, но вместе с тем в душе интеллигент, романтик, собирался вот-вот креститься, а своего лаборанта почитал чуть ли не за святого. Лаборатория их размещалась в глубине хорошенького дворика, в полуподвале жилого дома. Здесь они занимали две комнатки, одну побольше, другую совсем маленькую, метров пяти, бывшую кухню; в квартире напротив, также предназначавшейся для их лаборатории, еще жили жильцы, которые никак не хотели выезжать в отдаленный район.

Мелик вошел. В большой комнате сидели лишь две девицы: машинистка и одна из лабораторских инженерш, обе некрасивые и сейчас неимоверно злобные оттого, что начальник сегодня тоже был здесь и они должны были изображать, будто работают. Мелика они откровенно не любили; презрительно и настороженно они кивнули ему, но он, рассчитывая, что, может быть, придется взять у них взаймы, улыбнулся им поласковее и даже потянулся шутливо погладить инженершу по головке. Инженерша была из какой-то богатой семьи. Она возмущенно отдернулась и принялась долбить вульгарно накрашенными руками в перстнях и кольцах электрическую счетную машину.