Наследство для безумцев

Джамину разбудили на рассвете. Впрочем, «разбудили» — это сильно сказано: ночь девушка провела в печальных раздумьях, и лишь под утро забылась в коротком неверном сне. Ей снился отец: он стоял перед ней в разорванных одеждах, держась обеими руками за горло и пытаясь что-то сказать, но вместо слов получались лишь невнятный свист и хрипы. Затем Советник Амбиогл упал, и вокруг его головы быстро натекла лужа чёрной крови. Сквозь горе и испуг Джамина слышала странные звуки, точно звенели деньги в шкатулке, которую держали в доме для непредвиденных расходов. Шкатулка прилетела и раскрылась, монеты упали в кровь, одна всё крутилась и крутилась в вязкой жиже, никак не желая упасть, и Джамина загадала: если золотой диск останется на ребре, она останется жива. Но почему она, раз мёртв отец?..

Пожалуй, Джамина даже осталась рада пробуждению, пускай оно и обещало быть последним в её жизни.

Хмурый здоровяк-надзиратель привёл с собой женщину — бледную, тощую, с невыразительным лицом, одну из тех наёмных плакальщиц, которые собираются при храмах Умбарта и предлагают свои услуги за пару медных дисков. Женщина держала в руках длинную рубашку — простую и грубую, с глубоким вырезом, скреплённым верёвочными завязками. Последняя одежда приговорённых.

Джамина переоделась без лишних понуканий. Подчёркнуто не обратила внимания на надзирателя, который откровенно пялился на её тело. Сделала вид, будто не услышала и свиста заключённых, вовсю обсуждавших её прелести и сожалевших, что не сумели их «опробовать». Впрочем, находились и такие, что желали быстрой и лёгкой смерти. Им Джамина, пожалуй, даже ответила бы — если б не внезапно пересохшее горло.

Подумать только, ещё вчера… нет, не так, ещё за день до того, как её без лишних церемоний отправили в тюрьму, да что там — ещё за час до этого Джамина и подумать не могла, что сможет раздеться в присутствии такого количества мужчин. Великая Пятёрка богов, да она бы со стыда сгорела! Теперь это казалось всего лишь мелким неудобством. Подумаешь, глазеют… Не лапают — и на том спасибо.

Переодевшись, Джамина поклонилась женщине. Та удивлённо распахнула глаза, но ничего не сказала — лишь кивнула. Джамина и не ждала ответа: дело плакальщиц — голосить, им нельзя говорить с теми, кого они отправляют к Умбарту. Древний ритуал, о котором как-то рассказывал отец. Девушка никак не ожидала, что будет в нём участвовать. Теперь же с ней обращались, как с мертвецом, по какой-то причине задержавшимся на этом свете. От подобного на душе стало холодно и тоскливо.

Надзиратель набросил на шею Джамины уже знакомый кожаный шнур и повёл мимо клеток с заключёнными к выходу. Почти против собственной воли девушка обрадовалась, когда увидела солнечный свет — пускай слабый, скрытый толстым слоем облаков. Как странно: обычно в это время года на улицах Падашера царила неимоверная духота. Сейчас же дул свежий ветерок, проникающий даже за стены темницы, и прохлада заставила кожу покрыться мелкими мурашками. Джамина поёжилась, но всё же не могла не вдыхать воздух, свободный от тюремных миазмов, не могла не пытаться расслышать свободные птичьи голоса. Возможно, она слышала их в последний раз, и именно потому птицы пели так сладко и так вдохновенно.

Кто знает, вдруг мир сейчас прощается с ней, Джаминой? А дождь, который вот-вот пойдёт, — это слёзы богов, оплакивающих невиновного человека?

Последняя мысль заставила Джамину усмехнуться и покачать головой. Нет, боги не вмешиваются в дела смертных. У них свои занятия, недоступные людскому пониманию. Если бы было иначе, то сейчас с небес на головы всех виновных в беззаконии сошёл бы не дождь, а множество разящих молний.

Во дворе Джамину ждали. Худой и унылый человек, одетый в тёмно-синий халат Ведомства наказаний, держал в руках свиток пергамента. Увидав девушку, чиновник коротко осведомился у надзирателя, та ли это, о которой ему говорили, и, получив утвердительный ответ, развернул свиток. На саму Джамину он подчёркнуто не обращал никакого внимания.

— Указ Правителя Падашера, — голос у чиновника оказался звучным и раскатистым, совершенно не вязавшимся с постной физиономией. — Сим объявляется, что девица по имени Джамина, дочь Первого советника Правителя Падашера, совершила неслыханное и кощунственное деяние, отняв жизнь у собственного отца, Амбиогла, сына Хафесты. Таковое деяние совершено было корысти ради, ибо указанная девица вступила в сговор с чернью и отребьем…

А имя Скорпиона не называют, хмыкнула про себя Джамина. Что, как сказал бы отец, очень о многом говорит. Даже интересно, какие у Кайла дела лично с начальником городской стражи? А может, и с самим Правителем? Жаль, что уже не спросить.

— Вышеуказанное демонстрирует порочность натуры упомянутой Джамины, и таковая порочность столь велика и страшна, что Правитель Падашера, скорбя о загубленной душе и посоветовавшись со жрецами, пришёл к выводу о невозможности исправления сей девицы, а посему, сокрушаясь и сетуя, принял решение о казни помянутой Джамины.

Уфф. На одном ведь дыхании выпалил! И не запнулся ни разу!