Наследство для безумцев

С нехорошей усмешкой Джамина развернула пирог. Действительно, тот самый, от которого её с самого детства невозможно было оттащить за уши. Свежий и душистый. Немыслимая роскошь для бесправной узницы.

Кивнув в такт своим мыслям, Джамина резко дёрнула запястьем. Пирог улетел со стола в угол с крысами и развалился на две мягкие неравные половинки.

Царское угощение. Пушистые твари будут довольны… какое-то время.

— Что ты делаешь? — вскрикнула Имида.

— Проверяю, — невесело улыбнулась Джамина. — Тот яд… он ведь действует быстро, правильно?

— Какой яд? Я не понимаю тебя…

— Ты прекрасно меня понимаешь, сестричка. Тот яд, которым ты отравила отца. Не думаю, что ты выбрала для меня другой. Во-первых, ты вряд ли хорошо разбираешься в разных зельях, а во-вторых, это же так удобно — отравительница сохранила для себя крошку яда и воспользовалась ею перед казнью, не в силах вынести разоблачения и публичного позора… Завершённая картина, если хочешь, могу даже поаплодировать. Когда там меня должны казнить? Случаем, не сегодня?

Несколько секунд Имида молчала. Затем лицо её неуловимо изменилось: исчезло отчаянье, страх, боль… Взамен пришло спокойствие — так безмятежно выглядят излечившиеся от смертельного недуга или же, наоборот, прошедшие весь путь до смертного одра и полностью смирившиеся с выпавшей долей. Имида аккуратно отёрла слёзы и спрятала платок. Затем спросила, и в голосе её прозвучало искреннее любопытство:

— Как ты узнала? И нет, казнь назначена на завтра.

Джамина почувствовала, как под ногами разверзается земля. Да, она почти не сомневалась в своих выводах; да, решила спровоцировать сестру на признание; но одно дело провоцировать и почти не сомневаться, и совсем другое — получить ответ, полностью развеивающий любые, даже самые крошечные надежды.

Имида. Маленькая крошка, о которой старшая сестра заботилась с самого детства. Милая девчушка, неспособная вынести даже небольшую боль и горько рыдающая над трупиком любимой канарейки, не успокаивающаяся почти декаду… Сколько во всём этом было лжи? И где тогда правда?

— Так как? — на прелестном фарфоровом личике появилось нетерпеливое выражение. Казалось, ещё чуть-чуть — и младшая сестра начнёт топать ножкой, как делала всегда, если её прихоти не исполнялись в ту же секунду. — Откуда ты узнала?

— Я просто много думала. В тюрьме больше нечем заняться, знаешь ли, — Джамина с кривой усмешкой обвела комнатушку взглядом. — Или спишь, или сидишь себе и думаешь о разном. Очень… несуетное место.

Имида еле слышно фыркнула — то ли согласилась, то ли, напротив, хотела поспорить, но в последний миг передумала.

— Ну вот… В ту ночь ты не спала. Была возле покоев отца — мы ведь там и столкнулись. Тебе ничего не стоило отвлечь служанку, которая несла вино, какой-нибудь мелкой придиркой или незначительным распоряжением, вбросить в кувшин яд и уйти, словно ничего и не случилось. Но ты решила остаться, проконтролировать всё. Это была ошибка. Впрочем, понятная и вполне простительная: убийство ты всё-таки совершала впервые, боялась, что не справишься…

— Я ничего не боялась! — тряхнула головой Имида. — Такая умная старшая сестрица, а говоришь такие глупости. Я ничего не боялась, и у меня всё получилось!

— Не всё, — мягко поправила Джамина. — Уж не знаю, куда ты глядела, когда Зин-Зан выбежала из покоев господина и направилась ко мне. Не стоило её выпускать.

— А как бы я её задержала?

— Ты растерялась, — кивнула Джамина. — Растерялась и позволила мне перехватить инициативу. Вторая ошибка.

— А как бы я смогла остановить тебя?! Но да, признаю, я не ожидала, что ты начнёшь действовать… так быстро и так смело. Ты убила Зин-Зан?

Внезапно Джамине стало смешно. Это была странная реакция на происходящее — любому нормальному человеку в такой момент не до смеха, но поделать с собой девушка ничего не могла, и неуместная улыбка расколола ей рот, точно трещина — глиняный кувшин. Глаза Имиды широко распахнулись, в них мелькнули растерянность и злость, а лицо исказилось. Как же всё-таки гнев уродует человека, подумалось Джамине.

— Так убила или нет?

— Тебя это не касается, — голос старшей сестры был мягким и убаюкивающим, таким Джамина когда-то пела малышке Имиде колыбельные. Давно, когда трава казалась зеленее, а деревья — намного выше. Когда сестринская любовь представлялась безусловной, а отец был для обеих сестёр почти божеством.

— Скажи мне, Имми, зачем? Что ты от этого получаешь, чего не дали бы тебе дома? Ведь не было никого, кто не любил бы тебя…

— Любил? — Имида истерически расхохоталась. Смех вышел каркающим, совершенно непохожим на мелодичный перезвон колокольчиков. — Ты любила меня? Да ты же меня презирала!

В первый миг Джамине показалось, что она ослышалась.