Наследство Карны

— Ты считаешь, что такие усадьбы, как наша, обречены?

— Похоже на то. Ведь у нас нет удобной бухты, а дорога через горы слишком крута и опасна.

— Черт бы побрал этого Олаисена вместе со Страндстедетом и всеми его потрохами! С телеграфом и почтой! Хоть бы молния спалила его дотла!

Дина оперлась на локти, прищуренные щелочки глаз весело смотрели на Андерса:

— Давай, давай!

Его гнев как рукой сняло, он даже улыбнулся:

— А теперь я должен сделать глоток, чтобы запить эти неприятности. Ты будешь?

Она кивнула и сложила последний договор.

Андерс наливал без очков и не сразу попал в маленькую рюмку, но Дина отвернулась и ничего не сказала.

Заметив свою оплошность, он смутился.

— Я плохо вижу вблизи, — признался он и смахнул пролитое на пол.

— Не ты один.

— Уж рюмку-то с ромом мужик мимо рта не должен проносить.

Они подняли рюмки и кивнули друг другу.

— Я хотела не только узнать, насколько плохи наши дела, — сказала она, глядя ему в глаза.

— А что еще?

— Хочу попытаться спасти то, что еще можно.

— Объясни!

— Видишь ли, этой весной мое положение изменилось. Я получила деньги, на которые никак не рассчитывала.

Он внимательно смотрел на нее.

— И я решила выплатить наши долги и привести Рейнснес в порядок.

Он молчал, словно услышанная новость его не касалась.

— Неплохо придумано, — сказал он наконец.

— Ты не удивлен?

Он наклонил голову, словно хотел припомнить что-то важное, и ответил не сразу:

— Во-первых, это для меня неожиданность… Во-вторых, ты живешь дома уже две недели и до сих пор молчала об этом. И в-третьих, Рейнснес принадлежит тебе, хотя столько лет заботился о нем я один.

Закончив свою короткую речь, Андерс начал рыться в карманах.

— Это упрек, Андерс?

— Упрекать тебя бесполезно. Ведь я знаю, почему ты уехала… Но, честно говоря, не понимал, почему ты вернулась… после восемнадцати лет. Теперь-то мне ясно: ты вернулась, чтобы выплатить долги и, может быть, покрасить лодочный сарай.

— Деньги можно было просто перевести.

— И то верно, — устало согласился он.

Она смотрела на него в упор.

— Мои долги пусть тебя не беспокоят, шхуну я уже продал Олаисену. А кроме нее, мне здесь больше ничего не принадлежало.

— Я делаю это ради себя. И ради Карны.

Он кивнул:

— Разумно ли вкладывать деньги в Рейнснес? Ведь ты сама говоришь, что его песенка спета. Ты могла бы с пользой употребить эти деньги в Берлине.

— Возвращать долги — дело чести.

— Истинная правда! Золотые слова! — Он наконец встретился с ней глазами.

— Должна сказать тебе еще кое-что, — спокойно продолжала она.

— Я так и думал…

Он покачивал головой, словно слушал музыку. Загрубелые ладони лежали на подлокотниках. Большие пальцы были похожи на крюки. Остальные — изогнулись в могучей хватке. Эти руки привыкли держать не только подлокотники.

— У меня есть две неплохие фирмы — строительная и по продаже недвижимости. В Берлине и в Гамбурге. Там работают люди, на которых я могу положиться. Фирмы приносят солидный доход.

Трудно было понять, о чем думает Андерс, но челюсть у него так и ходила.

— Просто невероятно, как это у тебя получилось!

— Нет! — чуть ли не сердито возразила она и потянулась к карандашу, заложенному за ухо, но промахнулась, потянула себя за волосы, и карандаш, царапнув бумагу, упал на стол. — Я получила наследство от одного человека. Много лет я помогала ему вести дела и бухгалтерию. И из вежливости купила в его фирме несколько акций.

— Ясно… чем могла, тем и помогла.

Трудно было не заметить скрытую в этих словах горечь.

— Одно время я с ним жила!

Приподнявшись, Андерс подался вперед. Последними от подлокотников оторвались руки.

— Избавь меня от подробностей, Дина! Что было, то было. Меня не интересует твоя жизнь, я уже слишком стар, чтобы возмущаться тем, как иногда ведут себя люди! С твоего позволения, я бы предпочел, чтобы ты оставила это при себе.

Он выпрямился и смотрел на нее до тех пор, пока она не опустила глаза.

— Я хотела, чтобы между нами не осталось ничего недосказанного.

— Об этом тебе лучше поговорить не со мной, а с пастором. Я не гожусь на то, чтобы отпускать людям грехи.

— Но ты мне самый близкий.

— Когда это было, Дина!

Он заложил руки за спину, словно решив, что они слишком тяжелы для него, потом подошел к окну и встал спиной к ней.

— О чем ты думаешь, Андерс? — спросила она, помолчав.

— О чем думаю? Ну что ж, могу сказать. Я пытаюсь угадать, когда ты снова уедешь в Берлин. Или в какое-нибудь другое место.

— А ты хочешь, чтобы я уехала?

За окном было тихо. Так тихо, что они слышали, как в доме Анна играет на пианино. Музыка, словно напоминание о чем-то, долетала к ним через открытые окна.

— Нет, конечно! Но один из нас должен найти себе другое занятие. Я не могу оставаться при тебе старым бобылем! Хоть ты и повидала мир и вернулась домой с большими деньгами, а не можешь понять такой простой вещи!

Он словно ждал удара кнутом, как разъяренный бык, который кого-то боднул.

— Давай прогуляемся вокруг бугра с флагштоком. Здесь нечем дышать, — тихо предложила она.

— Нет! На этот раз мне нужны стены!

Она посидела немного, потом встала, открыла дверь и ушла.