Наследство Карны

— Прошло еще слишком мало времени, чтобы так говорить.

— Два года — достаточный срок.

— Допустим. А ты сама как думаешь?

— Думаю, что тебе следовало жениться на женщине, которая могла бы родить тебе ребенка.

— И что бы мы с ней делали такого, чего не делаем с тобой? — Он засмеялся.

— Не говори глупостей.

Он отпустил ее и закинул руки за голову.

— Я только хотел сказать, что причина может быть во мне.

— В тебе? Не думаю.

— А ты подумай на досуге.

— Но ведь у тебя есть Карна!

— С тех пор я изменился. Может, и в этом отношении тоже?

— Ты просто меня жалеешь… хочешь взять вину на себя.

— Во всяком случае, ты не боишься забеременеть, как… — вырвалось у него.

Слышала ли она это маленькое «как»? Связала его с матерью Карны? Или с другой?

Почему она вдруг заговорила о ребенке именно сегодня, после того как в Рейнснес приезжала Ханна?

Во всяком случае, если она и слышала это «как», то вряд ли отнесла его к Ханне.

Или отнесла? Может, он просто не знает Анну? Перестал понимать ее с тех пор, как она приехала к нему?

Анна никогда не уговаривала его, чтобы он принял помощь ее отца и продолжил занятия медициной, занялся научными исследованиями. Они не говорили об этом, если он сам не заводил такой разговор.

Наверное, она лучше, чем он, понимала, что все это несерьезно? И потому не заводила сама таких разговоров? Может, он садит в Нурланде, чтобы у Карны был надежный дом, где ее припадки не пугают людей, заставляя их держаться на расстоянии или жалеть ее? Или он не уезжает отсюда только потому, что боится потерпеть поражение перед неизвестным?

Он прижал Анну к себе:

— Спасибо, что ты прямо говоришь мне все, что думаешь! До тебя в Рейнснесе это было не принято.

— Нет…

— Скажи… Неужели любовь — это только что-то, о чем пишут в письмах и что разбивается и исчезает, столкнувшись с жизнью?

— Ты не можешь так думать!

По ее голосу он понял, что опять невольно обидел ее.

— Нет, но я боялся, что так думаешь ты, убедившись, что я не тот, за кого ты меня принимала. Только ты слишком поздно обнаружила это.

Кажется, Анна заколебалась? Словно он коснулся больного места. Вениамину стало не по себе.

— У меня не было выбора. Я просто не могла жить без тебя. Ты знаешь, что я пыталась, но у меня ничего не получилось.

Вениамин вздохнул с облегчением. Но может, она только утешает его? Лжет? Кто знает? Однако он нуждался в этом утешении. Он вдруг понял, что не решался спросить у нее, как ей с ним живется. Особенно после первой весны, когда все знали, что ей хотелось уехать.

— Но ты приняла решение и приехала сюда. А я только писал письма и мечтал о любви, — сказал он.

— Эти письма все и решили. — Анна улыбнулась.

— Но письма — это еще не жизнь. Они не говорят всей правды.

— Правды? Правда — это мгновение, Вениамин! Одно мгновение. Не позволяй прошлому или своим мечтам о будущем руководить собой. Правда — это настоящее! Это то, что я лежу здесь рядом с тобой и для нас важно одно и то же. Что ты единственный человек, которого я люблю не потому, что мне так велели. Правда — это настоящее.

Глава 4

Однажды утром Дина объявила, что собирается одна сплавать в Страндстедет. Посмотреть, сможет ли она после стольких лет сама управиться с парусом. Карна захотела поехать с ней.

— Сначала я должна убедиться, что смогу отвезти себя, а потом уже буду брать с собой пассажиров, — твердо сказала Дина.

— Если ты не уверена, что сможешь, тебе нельзя ехать одной, ты утонешь, — возразила Карна.

— Я справлюсь. Но у меня хватит ума, чтобы в первый раз никого не брать с собой. Вениамина я тоже не возьму. А ты поедешь со мной в следующий раз.

Для Карны, с самого начала ходившей за Диной по пятам, это был плохой день. Но она понимала, хотя никто ей этого не объяснял, что бабушку капризами не проймешь.

Страндстедет расползся по берегу мыса и глубокой бухты, спустившись по склонам к самой воде. Так отлив отмечает свою территорию бревнами, досками, водорослями и обломками погибших судов.

Каменная церковь стояла с внутренней стороны мыса, на некотором расстоянии от мирской суеты, порта и лавок.

Поля раскинулись в основном по западной стороне мыса, глядя на пролив, и на моренах, не занятых купцами.

Страндстедет был уютно отгорожен от открытого моря островами и шхерами и укрыт от дующих оттуда ветров.

Несколько морских пакгаузов разного состояния и величины обступили пристань с причалами. Жилые дома, дровяные сараи, конюшни и хлева беспорядочно выстроились вдоль дорог. За причалами и пакгаузами стояли дома купцов, почта, извозная станция и телеграф.

На небольшом холме, бросающаяся в глаза всем, кто прибывал в Страндстедет, стояла белая гостиница — «Сентрал Отель» — с темно-зелеными наличниками и затейливой резьбой.

Крышу венчали четыре солидные трубы. Дабы люди видели, что дела гостиницы идут неплохо, по крайней мере две из них должны были дымиться. Мансарда над вторым этажом выходила на балкон, окруженный парапетом с косыми скрещенными стойками. Украшенный резьбой карниз делал балкон похожим на корону.

Склонив голову набок, Дина с улыбкой долго смотрела на Страндстедет, потом сошла на берег.