Наследство огня

Так девушку зовут Нарика? И она кудрявая, черноглазая, ростом только на ладонь ниже Дариона, и способности мыследеи у нее есть, и дар повелительницы вещей… А не родственница ли она? Не далекая ли правнучка Дарота? Ту девчонку, которую пришлось срочно выдавать с ребенком замуж в деревню, тоже звали Нарикой, а в Нагорном Рошаеле даже в простых семьях имена передаются из поколения в поколение. А что за девушка эта далекая правнучка, загляденье! Грязная, измученная, в изорванной рубашке, с засыпанными землей и пылью волосами, все равно красавица! И откуда только взялась такая храбрость – ночью помчалась на гору, добежала, предупредила его… Тьма преисподняя, стоило простоять двести лет под горой, чтобы дождаться такую! А как она на него смотрит, да еще что-то объясняет…

– Это песня такая старинная, про то, как Князь-под-горой спит веками, но когда наступит время, он проснется, чтобы защитить Нагорный Рошаель. Я вчера ее тебе пела, а ты проснулся и сказал, что ты не Дарот.

– А кто ты на самом деле? – высунулся из-за спины огромного сотника шустрый парнишка-ополченец, держащий ящеров.

– Диго, отставить разговоры! – прикрикнул сотник, но видно было, что он, как и шустрый Диго, и Нарика, и раненые, сидящие на ящерах, тоже хочет все узнать до конца.

– Я Дарион, князь Нагорного Рошаеля.

Никто не удивился, слушатели согласно закивали головами, будто восприняли и его появление, и звание, как должное.

– Настоящий Князь-под-горой! Смотрите, все так и получилось, как в песне поется! – объявил Диго с таким довольным видом, как будто сам сложил эту песню и предсказал появление князя-защитника.

– Встанет грозный князь,

В небе голова,

Сердце горячо,

А душа жива…

– пропел он. – Когда совсем худо стало, ты вышел из-под Громовой горы и всех спас вместе со своим змеем! А мы и не знали, какое у тебя оружие! Это ведь он и есть?

Ну вот, змея уже считают его собственностью и даже оружием, а он сам не знает, что это такое вылезло из-под горы, как не знает и почему он сам окаменел на двести лет. Впрочем, Дарион не спешил их разубеждать, пусть верят, пока он сам ничего себе не уяснил. А где этот перворожденный? Змей уже вылизал крылья и сидел, глядя немигающими желтыми глазами на золотое озеро, разлившееся по берегу Каменки. Живой огонь еще вытекал из провалов и трещин, но уже не парил, и не испускал горький запах, а замедлил течение, постепенно остывая и густея на открытом месте.

Дарион уже видел такую желтую грязь, застывшую тысячи лет назад на месте исхода перворожденных людей. Это место нашли еще в его прежней жизни, в годы его учения. Тогда мыследеи рошанского Училища Мыследеяния считали, что исходов перворожденных больше никогда не будет. Последние исходы были еще до знаменитой войны с повелителями вещей около полутора тысяч лет назад, и, похоже, с тех пор перворожденных нигде не было, иначе теперь хоть кто-нибудь понял бы, что происходит. Но почему Громовая гора проснулась после многовековой спячки именно сейчас? И почему Нарика, которая не раз ходила с семикрылами на Громовую гору, смогла разбудить его только теперь? И еще одно! Почему двести лет назад змей пополз под землей к Нагорной крепости? Что он хотел сделать?

– Я хотел помочь тебе, твоя княжеская светлость, – прорычало чудовище.

Кажется, вопросы змею можно вообще не задавать, он и так слышит мысли. Но в чем он хотел помочь? Если в войне с пилейцами, то врагов возле крепости не было! Он что, не понимал, куда ползет, когда половину горы сдвигал?

– Там был князь Дарот, я знал его мысли. – прорычал змей. – Он хотел твоей смерти, он надеялся, что пилейцы разобьют твой отряд, поэтому не давал приказа войску идти тебе на помощь. Я хотел тебе помочь, вот я и начал на него гору двигать.

Гору двигать? Ну, это змей перестарался, конечно. Но мысли Дарота вовсе не новость. В памяти Дариона всплыло худощавое молодое лицо с черными глазами, так похожее на его собственное. В детстве их различали только по росту, а когда они повзрослели, их часто путали. Да и что такое разница в год? Вот только для княжеских сыновей она решает все. А Дарот всегда завидовал старшему брату, хотя сам мог во многом преуспеть. Но своего пути не искал, а всегда хотел именно того, что было у Дариона – именно таких способностей мыследея, точно таких же военных успехов и того же положения старшего сына в княжеской семье. Потому и не пришел брат к нему на помощь, потому и появился пресловутый указ, и запрет на мыследеяние и танцы! Дарот прожил всю жизнь, боясь возвращения брата, видя в каждой плясовой или лечении мылесилой угрозу своей власти. А ведь Дарот был тоже на редкость даровит, только способности его были другие. Управляющий хозяйством или старшина Нагорной крепости из него мог получиться куда лучше Дариона, но Дарота его не радовало. Он завидовал и добивался своего теми способами, какими мог, а цена оказалась велика не только для него самого, но и для княжества. Но больше Нагорный Рошаель за его зависть платить не будет!