Наследство Осириса (СИ)

Он отстраненно удивлялся самому себе - почему он медлит? Он одинок, оплакивать его особо некому, всю жизнь посвятил работе и служению обществу, почему же теперь он не может выполнить последний долг во имя безопасности этого самого общества? Его неизбежно ожидает нечто худшее, чем смерть - он превратится в упыря, чудовище с оскаленными клыками, жаждущее рвать и убивать, его нейтрализуют, конечно, но сколько ничего не подозревающих людей при этом погибнет?

Это долг, агент. Умереть, избавив людей от того, чего вообще-то не существует. Останови прохожего на улице, спроси любого пассажира на “Орфее” - и тот рассмеется в лицо, услышав о надписях, превращающих человека в зверя.

Стоп. Как в том стишке.

И кровь польется из-под век,

И зверем станет человек.

Тогда сумеет злобы нить

Троих в ночи объединить,

Но коль не хватит одного,

Тогда не будет ничего.

Лаборант был вторым. Видимо, присутствие “своего” подействовало на него, как катализатор, и он чуть не поддался действию… чего? Заклинания? Чушь собачья, этого не может быть, потому что не может быть никогда! Это что-то еще неучтенное… неизученное.

Разум отчаянно сопротивлялся неизбежному, разум искал лазейки, то отрицая очевидное, то пытаясь поставить себе на службу сверхъестественное.

Итак, лаборант был вторым, и чуть было не превратился в опасного буйнопомешанного, но не прошел точку невозврата и вернулся в нормальное состояние. Почему - ответ очевиден. Не хватило третьего. Почему общение с лаборантом, видевшим надпись, не повлияло на него, Рихтера?

Агента передернуло - повлияло, и еще как! Он будто наяву почувствовал запах свежей крови, руки сами собой сжимались в хищные хватающие клешни. Стоило сконцентрировать на этом внимание, и наваждение отступило. Значит, с ним можно бороться? А если нет? Не переоценивай свои силы, агент, что, если в ответственный момент ты не справишься с этим внутренним костром, сгоришь сам и спалишь тех, кто окажется рядом? Лучше исполнить свой долг и покончить разом со всем!

Рихтер сглотнул. Тело не хотело умирать. Разум не хотел умирать. Лаборанта он будет обходить десятой дорогой, но сколько еще человек могли видеть проклятое письмо? Очевидно одно - если и видели, то не по трое сразу, иначе бы случилось непоправимое.

И если он сейчас покончит с собой, кто расскажет о случившемся, кто поможет найти разгадку, которая, возможно, все же существует?

Напиши записку, изложи все, что тебе известно, возразил он сам себе. Так поступают всегда, не ты первый, не ты последний.

Но он же может что-то забыть, или вдруг окажется, что выход есть, достаточно подождать немного! Вдруг именно он и найдет решение…

Рихтер вспомнил об инспекторах, летящих на Эвридику. У агентов Патруля всегда имеется что-то на подобный случай - капсула с цианистым калием, например. Уж раскусить ее он успеет, мысленно убеждал себя Рихтер, заглушая внутренний голос, твердящий о долге.

“Орфей” тем временем вышел из гиперпространства - пункт назначения был уже близко.

- Ты же обещал никуда не уходить, - с упреком сказала Алиса, обходя оставленный лианами крупный булыжник. Шедший впереди Имхотеп не обернулся, лишь слегка качнул обритой головой. У поверхности Эвридики уже посветлело, но не потеплело, а жрец, похоже, не замечал холода.

- Я обещал не причинять вреда твоим товарищам. Но я слышу зов и не могу ждать. Я должен знать, что скрывает пирамида.

- Ты рассчитываешь, что твои силы возрастут, - уточнила Алиса. Жрец тем же тоном ответил:

- Я слышу зов, как тогда, в пирамиде Хеопса.

- А я ничего не слышал, - перебил Пашка. - Помню, что дверь на базе слетела, потом вроде меня ремнями прикручивают, а потом бац - и я уже в Лабиринте.

Гераскину Имхотеп замечаний не делал, то ли посчитав подростка много ниже себя по происхождению, то ли решив, что в смысле воспитания Пашка безнадежен.

- Я помню свою казнь, помню боль, она не исчезла со смертью, она была рядом. Ужас заклятия в том, что сознание не освобождается, оно остается там где находится тело, но прежние ощущения притупляются, нет ни слуха, ни зрения, ни обоняния, таких, к которым привыкли мы при жизни. Но есть чувство времени, хотя и оно смазывается, и кажется, что все это тянется вечно. Потом я почувствовал зов, и боль как бы отдалилась. Не спрашивай, как мое тело выбралось из заточения, это случилось само собой. Но природа заклинания была другая. А в пирамиде есть то, что сродни мощи наших древних книг.

Пашка перестал перебивать и слушал с раскрытым ртом. Такие истории он любил.

- Понимаешь, мне не все равно, на что ты обратишь эту мощь, - Алиса протерла запылившееся стекло маски. - Ножом можно капусту резать на щи, а можно человека. Может, у нас и не такой уж порядок, как говорят немцы, однунг…

- Маат, - поправил Имхотеп. Голос его звучал мягко, без привычного высокомерия - может, потому, что он обращался к ней?

- Хоть горшок. Понимаешь, пусть у нас бардак, но это наш бардак и…

Шум слышался с востока, он был уже довольно явственным, просто за спором они не обратили на него внимания. Пашка повернулся в ту сторону.