Последующие несколько месяцев были неприятными, но я пережил их. Мать уговорила Филипа сдать мне дом в Сент-Джасте, где жил Уильям до увольнения из Пенмаррика, за номинальную плату, и я жил там один, если не считать старушки шестидесяти лет, которая согласилась вести мое хозяйство. Днем я с Уолтером Хьюбертом работал над проблемами усадьбы; он должен был давать разрешение на все, что бы я ни делал, деньги я не контролировал. Филип через своих банкиров платил мне сверхвысокое жалованье; иногда я случайно сталкивался с ним, но поскольку у него никогда не было времени говорить со мной больше пяти минут, наши отношения вряд ли можно было назвать близкими. Вечером я шел в паб или пытался найти новую любовницу, но мой банковский счет, в связи с необходимостью платить ростовщикам, был слишком мал, а положение мое в Пенмаррике слишком напоминало положение прислуги. Это не давало мне возможности искать женщин из моего сословия, а усилия, которые приходилось прилагать, чтобы просто провести ночь с другими женщинами, меня слишком угнетали. Иногда я виделся с Фелисити, раз в неделю выпивал с Уильямом, но помимо этого мало с кем общался. Мне было стыдно поддерживать отношения с друзьями, которые крутились вокруг меня, когда я был хозяином Пенмаррика, поэтому единственным человеком, с которым я часто виделся, была мать; каждую среду я ужинал на ферме, каждую субботу сопровождал ее в Пенмаррик на обед, а каждое воскресенье ездил с ней в Зиллан в церковь.
Видя, что я стараюсь исправиться, Адриан изо всех сил выказывал мне дружелюбие и даже приглашал меня на обед в дом священника, чтобы продолжить наши еженедельные форумы на теологические темы, но больше никто из тех, к кому я отнесся враждебно во время пребывания в Пенмаррике, не предпринимал попыток опять со мной сойтись. Случайно увидев Саймона-Питера Рослина во время одного из его деловых визитов в Пенмаррик, я удивился тому, что он дал себе труд со мной поздороваться; Майкл по-прежнему относился ко мне, как к преступнику, и когда случалась такая неприятность, что мы встречались, он никогда не снисходил до большего, чем просто кивок в мою сторону.
Я не простил Саймона-Питера за то, что он ввел меня в заблуждение относительно того, что Филип собирается навсегда поселиться в Канаде; я не думал, что он специально сбил меня с толку, но моя сердечность по отношению к нему стала прохладнее со времени моего унижения, и я старался по мере возможности избегать его. На самом деле я так старался его избегать, что поначалу даже не заметил, что он тоже вовсе не стремится встречаться со мной.
Эта мысль впервые пришла мне в голову, когда после неожиданного «доброго утра», небрежно брошенного в мою сторону, он попытался проскользнуть мимо меня со скоростью, которую можно было описать только словом «бегство».
— Все нормально, — с иронией сказал я ему. — Расслабься. Я не сказал Филипу.
Он остановился. Его темно-синие глаза тупо на меня уставились. Через секунду он спросил:
— Что не сказал?
— Что ты поощрял мой переезд в Пенмаррик.
— Прошу прощения, — сказал Саймон-Питер Рослин, сильно шокированный, — но я не делал ничего подобного.
Я был так сражен его замечанием, что просто смотрел на него, не говоря ни слова, но гнев быстро привел меня в чувство.
— Делал, черт тебя побери! — сказал я. — Ты сказал мне, что Филип не вернется домой!
— Боюсь, что ты сильно заблуждаешься, — чопорно сказал Саймон-Питер, образец сообразительности и самодовольства, — я не говорил ничего подобного.
— Ты сказал…
— Ты спросил меня, не думаю ли я, что Филип останется в Канаде, а я ответил, что
— Что ж, черт… — Мне понадобилось некоторое время, чтобы продолжить. Я подумал о том, что Филип собирается осенью отправить Джонаса в школу, о том, как Филип хотел, чтобы Джонас проводил выходные в Пенмаррике, о том, что он более чем когда-либо стремился относиться к этому ребенку как к своему наследнику. И неожиданно я понял, что Саймон-Питер скрытно работает над продвижением племянника: делает все от него зависящее, чтобы Филип меня невзлюбил и проявил интерес к Джонасу.
— Маленький грязный ублюдок, — медленно произнес я в конце концов. — Двурушный юристишка.
— Я играл в честную игру, — произнес Саймон-Питер по-прежнему безупречно вежливо. — Если я тебя перехитрил, то ты сам виноват. Да ну же, Джан! Теперь все кончилось, и я не хочу с тобой ссориться. Давай заключим мир, поскольку в будущем нам придется часто видеться. Ты слышал, что я покупаю особняк Ползиллан? Я на днях говорил об этом с твоей сестрой миссис Маккре, и она сказала, что продаст его мне. Надеюсь переехать туда осенью, после свадьбы.
— Свадьбы?