Наследуемый признак (СИ)

— Конечно я прав, дружище, — слабо возмутился Коннер. — Я знаю, Тим, что тебе пришлось многое вынести, но это не повод взваливать на себя вину за всё. Я буду невыносимо скучать по Тане. Моё сердце разрывается от боли. Я не представляю, как буду жить без неё, — он вдруг распалился, сдавил пальцами переносицу и сделал паузу, пытаясь успокоиться. — Давай сначала похороним её. А потом уже будем искать виноватых.

— Я… — Тим моргнул. — Мы знаем, кто её убил.

— Вроде того, — Коннер снова затих. Он отвернулся. — Как будто это поможет.

— Брюс говорит, он может тренировать нас. Помочь нам… — начал Тим. Коннер резко обернулся и нахмурился:

— Но ты знаешь, что это бред, Тим. И это не поможет, — он закрыл лицо, покачал головой и снова убрал руки. — Я уеду после похорон. Не в Техас, а к отцу и старшим Кентам, — он выглядел осунувшимся и уставшим сейчас. Тим протянул руку и сжал его ладонь в своей, как они, бывало, хватались друг за друга, вытаскивая из окопов или из-под завалов. И только теперь Тим заметил, как похудел и побледнел за эти полгода.

— Если это поможет тебе… — начал он.

— Я знаю, что ты хочешь помочь, дружище, — перебил его Коннер. — Но сейчас тебе нужно разобраться со своей головой. К счастью, мне есть кому поплакаться, кроме тебя, — он выдавил улыбку, и Тим выдавил улыбку в ответ. — Но я могу приехать к вам на Рождество. Если старшие не будут совсем убиты новостями.

— Сам решишь, — Тим сощурился. — Сейчас из нас двоих ты самый здравомыслящий.

В конце концов, тогда это почти было правдой.

***

Они похоронили Тану через три дня. Из Канзаса приехал отец Коннера, Кларк. Адвокат в твидовом пиджаке, с доброй улыбкой и тронутыми сединой висками привносил в дом ощущение спокойствия и какого-то умиротворения. Они с Коннером часами просиживали на заднем дворе, переговариваясь о чём-то. Тим, Призрак и выпускник Йеля, не умел обращаться со словами так, как это делал Кларк Кент. Он не умел находить слова успокоения, он не был одарён такой же мудростью, и не мог спасти Коннера так же легко, как это мог сделать его отец.

Похороны были тихими и безлюдными. Стефани осталась дома вместе с малышкой, с ними же остался и Брюс. Он, казалось, был напуган не меньше Тима, хотя и выражал это иначе. Миссис Дрейк долго обнимала Коннера, приподнявшись на цыпочки и уткнувшись лбом ему в плечо, словно провожала не на похороны, а на новую войну.

Тим ехал в похоронное бюро и на кладбище бок о бок с Коннером, как раньше, и был готов в любую минуту подставить ему плечо. Но Кент держался лучше, чем держался бы Тим. Он только сцепил зубы так, что стало видно, как ходят желваки, и почти не говорил.

Осенний день выдался безветренным и солнечным. Коннер порой замирал, устремившись взглядом в небо, и тогда Тим пытался хоть как-то предугадать, о чём его друг думает. Думает ли он о том, что теперь Тана навсегда обретёт покой? Вопрошает ли он небеса о том, почему они забрали у него жену? Говорит ли он с ними вообще? Как и Тим, Коннер вернулся с войны агностиком, но сейчас это гибкое мировоззрение у них обоих пошатнулось.

Весь короткий банкет — да и вообще вечер после похорон — Коннер был тих и задумчив. Сейчас он почти перестал казаться человеком, который потерял смысл жизни и сбился с пути. Теперь Коннер искал ответы на какие-то вопросы, и Тим видел это по тому, как меняется выражение его лица, когда ему кажется, что никто не видит.

Коннер уехал на следующий вечер. Вместе с Кларком он помог Дрейкам убрать в доме, а потом собрал свои вещи и вещи Таны, и отправился на своём Хадсоне домой. Только в этот раз не на их с Таной техасскую ферму, а в тот дом, где он родился и вырос. Тот, что был в маленьком городке Смоллвилле, кукурузной столице страны.

Такое расставание с лучшим другом разбивало Тиму сердце. Но сейчас он должен был его отпустить.

***

Время шло. Тим по-прежнему плохо спал, и ел маленькие порции, почти не чувствуя вкуса. Руки у него не дрожали только когда Стефани вручала ему Робин, или когда он качал дочку в кроватке, тихо напевая колыбельную. Он всё время ждал нападения, не расслабляясь ни на секунду, но Ра’с, казалось, решил вымотать его, снова довести его до психоза, и не появлялся.

Брюс каждое утро стучался в их дверь, и каждый день заводил разговор о переезде. Стефани упрямо отказывалась и воротила нос, заявляя, что она ни за что не променяет свой уютный маленький дом на огромный неприветливый особняк, где подают крохотные и невкусные деликатесы на завтрак.

После того, как она отказала Брюсу в пятый раз, повторяя одни и те же аргументы, Уэйн всё же достал из рукава свой козырь.

В середине октября на пороге дома Дрейков появился высокий подтянутый старик с аккуратными тонкими усами и благородным британским акцентом. Когда Стефани открыла ему, покачивая на руках хнычущую Робин, он тепло улыбнулся, обнимая плетёную корзину, и сказал:

— Вы не совсем правильно держите юную мисс, миссис Дрейк.