Насмешливое вожделение

Он открывает банку консервированного супа «Кэмпбелл». Нож застрял, дальше не идет. Высасывает из дырки немного густой, сладковатой жидкости. И выплевывает в раковину, почему в этой стране все так чертовски приторно. И жарко. И влажно. Пытается читать. Переключает телевизионные каналы. Пытается заснуть. Ее опущенная голова, ее тонкая шея под черными волосами, ее покорность. Обученная, опытная, готовая на все. Она все еще там, все еще можно вернуть. Оплатить разницу. Он мечется на постели, никакого сна, здравый смысл или тело? Ее тело, без одежды, осязаемое. Со всеми нюансами. Шея. Уголки рта. Руки. У нее, конечно, имеется какая-нибудь заразная болезнь. От этой мысли становится легче, но такие девицы носят в сумочках презервативы. Отшельник, чистюля, проповедник, моралист Градник с зонтом в солнечный день, в эпицентре греха Французского квартала. Сегодня вечером здесь в каждой комнате — прикосновения, совокупления, человеческие соития, вздохи, стоны. На той стороне улицы Стелла и Ковальский. Постаревшие, но все еще желанные друг для друга. Вокруг волны желания, неугомонного человеческого вожделения. Один Грегор Градник лежит тут и мысленно сочиняет книгу о меланхолии. Об одиночестве. О вожделении. При мысли о том, как она встает с барного стула, как опирается рукой на его плечо и заговорщически его сжимает, как касается его бедром, когда они вдвоем выходят на улицу, при одной этой мысли кровь моментально разливается по телу, накрывает испарина, меланхолическое вещество, если его не высвободить (так, Блауманн, так?), вот-вот хлынет из глаз и ноздрей. Из разума в тело, из тела, из воспаленной селезенки в душу. Он расстегивает ей пуговицы, молча, нет, не так. Нет, он рассудительно дает ей советы, одновременно задирая юбку. Нет, не так, эти женщины вроде бы сразу раздеваются и идут в душ.

Сосредоточиться, мне нужно сосредоточиться, пока продолжается эта безумная, жаркая, летняя, тараканья, мучительная ночь в чужой стране, когда ни одна мысль уже больше не может остановить распространяемого ею тягучего, смутного возбуждения.

5

Из компьютера Блауманна:

Как защититься от приступа меланхолии, вызванной бесовскими искушениями духа и тела? Презрение к миру. Contemptus mundi, 1775.

Во-первых. Вечером в постели принять положение мертвеца. Как долго лежать, не сказано. Как не думать о грехе, не сказано.

Во-вторых. При каждом приеме пищи съесть кусок хлеба и, таким образом, накормить червей, которые будут питаться твоей плотью.

Это прекрасно, это ужасно. Не только черви, но и тараканы. Его таракан без ума от хлебных крошек.

В-третьих. Болезнь рассматривать как соучастника смерти.

В-четвертых. Иметь в комнате череп, медитировать о том, кто это был, где он сейчас, и через эти мысли прийти к размышлениям о себе.

В-пятых. Устроить себе могилу и надгробный памятник, и целовать последний каждый день.

Презрение к миру. Мысли о могиле. Спать. Хотя бы в эту ночь.

Ночную тишину разорвал дикий хохот с улицы. Это бес хохочет над его человеческой трагедией, над свернувшимся на постели клубком потной мужской плоти, которая хочет убежать от вожделения. Когда мужчина плачет, искуситель смеется. Бог тоже смеется.

Глава двадцать четвертая ЛЕТО С ТАРАКАНАМИ

1

Первое неоновое сияние.