Настало времечко…

– Ну, «Знак Почета», – пояснил Гена. – Не знал разве? Его у нас так называют. – Он вдруг словно заизвинялся: – Да ведь хлеб той осенью был – страшенный! Захлебывались им, сам знаешь… У нас тогда одному комбайнеру Героя дали, еще одному и директору совхоза – по Трудовому Красному Знамени, а мне – «Знак Почета».

– И сказал бы про «Знак Почета». Зачем дурачился-то? Вполне достойный орден.

Гена и сам, видно, гордился орденом. И оттого, наверное, еще больше заизвинялся:

– Да мне как раз машину новую дали. Прям с иголочки. И ты знаешь – хоть бы раз за всю уборку чихнула. Я и понужал. От темна до темна. Да чо там до темна – и по темну тоже.

От выпитого вина ли, от пейзажа деревенского, лежащего перед нами, или от воспоминаний о прежней горячей работе (а скорее – от всего вместе) сделалось Гене грустно. Он закурил было, но и папироску, не докончив, ткнул в землю.

– Яковлевич, – сказал тихо. – А что впереди будет? С нами-то?

Впереди?.. Я знал, что будет с нами впереди. Отлетели мои гамлетовские вопросы (господи! да там гамлетовского-то) … А то самое и будет. Будем подниматься со скрежетом зубовным. Будем кряхтеть и гнуться, и распрямляться, и, взяв себя за шкирку, тащить и тащить вперед! То, что растеряли, не возвратишь, а с тем, что приобрели, придется жить. Надо! Значит, будем жить, пока… пока не оторвем свою раковину от стенки.

Но обо всем этом я не мог сказать Гене. Длинно. Да и бодрячеством прозвучало бы, красивостью.

Я сказал ему полуправду:

– Впереди будет лучше, Гена.

– С какого такого крюка? – усмехнулся он.

– А вот нам еще выйти отсюда предстоит. Разве это не лучше?

– Ты баптист, однако, Яковлевич, – сказал Гена. – Все у тебя распрекрасно.

Прилетела сизая кукушка, села на железный столбик ограды, совсем близко, метрах в пяти. Я загадал, как в детстве: «Кукушка, кукушка, посчитай, сколько мне жить».

Кукушка откуковала восемь раз, умолкла было, но потом, почесав клювиком под мышкой, отмерила еще один год.

Я почему-то обрадовался этой скромной добавке.

– Вот же сволота! – плюнул Гена. – Пожадничала! – Он зашарил в траве камешек.

Выходит, тоже загадывал.

– Не надо, – удержал я его руку. – Это не твоя. Твоя еще летает.

– Ладно, – сказал Гена. – Черт с ней…

Кукушка снялась и полетела. Над огородами, над крышами – в сторону зарозовевшей в предзакатных лучах Оби.