Настало времечко…

За курение в комнате – 10 копеек.

За лежание на постели в верхней одежде – 15 копеек.

За ругательство – 5 копеек (пословно).

За плевание на пол – 8 копеек.

В первую неделю сумма штрафов составила 6 рублей 84 копейки. Мы упразднили банку из-под компота «Слива» и завели глиняную кошку-копилку.

Дальше дело пошло хуже. Система чувствительно била по карману. Мы прикусили языки, стали курить в коридоре и плевать только в урну.

Как-то вечером к нам зашел первокурсник Рецептер обменяться мнениями по вопросу связи высшей школы с производством. Мы лежали под одеялами без верхней одежды и слушали Рецептера. Жора Виноградов сказал:

– По-моему, у него скоро вылезут волосы – он слишком много думает.

– С кудрявыми это чаще всего случается, – подхватил я. – Обычно они лысеют в одну ночь.

– Ох и противный он будет без волос, – хихикнул Игорь Трущеткин. – Ада его наверняка бросит.

– Слушай, ты, плешивый! – угрожающе сказал Миша Побойник. – Что ты лезешь судить о вещах, в которых не смыслишь?!

– Сволочи! – обиженно сказал Рецептер. – Питекантропы! Уголовники!

Тут мы схватили его за плечи, подвели к двери и заставили вслух прочесть положение о штрафах.

Мы крепко держали Рецептера. Ему пришлось выложить двугривенный.

Скоро по общежитию распространился слух, что в комнате 232 можно курить, ругаться и даже лежать на кроватях – за плату. К нам потянулись любопытные. Сначала они курили, потом расплачивались, потом начинали ругать нас. Совершенно искренне. И довольно энергично.

Мы вынуждены были дописать в прейскурант два пункта: за тушение окурков в обеденной посуде и нанесение обитателям комнаты оскорбления действием.

Самым прибыльным посетителем был кочегар дядя Граня. Он приходил, выкладывал на стол целковый и крыл нас на все, без сдачи. Напоследок дядя Граня еще плевал на пол за особую плату.

Через месяц, в день рождения Жоры Виноградова, мы разбили копилку. В ней оказалось 34 рубля 65 копеек, три пластмассовые пуговицы и одна металлическая шайба. На всю сумму мы купили вина и закусок. В этот день курили в комнате, не очень следили за чистотой своей речи и даже лежали на постели в ботинках.

Наутро снова повесили прейскурант. Карающие ставки увеличили вдвое.

Шило на мыло

– Стой! – сказал вахтер. – Что в мешке несешь?

– Мыло, – сознался я.

– Тогда ничего, – помягчел вахтер. – Ступай с богом. Вот если бы шило…

– Что вы! – сказал я. – Разве мы не понимаем. Шило в мешке не утаишь.

– От меня, дорогой товарищ, и мыло не утаишь, – сказал вахтер. – Но только я за это не переживаю. Раз у тебя мыло, иди спокойно. Мыла мне не жалко. У нас тут никому мыла не жалко. Потому мыло у нас – предмет производства. Мы его вырабатываем. Но если ты, к примеру, в другой раз шило попрешь, я тебе спуску не дам. Потому, шило у нас – дефицит. Оно у нас средство производства. А мыло ты неси на здоровье. Хочешь, с хлебом его ешь, хочешь, так кушай.

Я вышел из проходной, свернул за угол. Здесь меня дожидался знакомый парень.

– Ну как? – спросил он.

– Есть такое дело, – сказал я. – А у тебя?

– Порядок! – мигнул он.

И мы сменяли шило на мыло.

– Интересно, как тебе удается? – сказал я. – Такой дефицит.

– Шило-то? – спросил он. – Да господи! Кто у нас их считает. Собственная же продукция. Хоть возом вези. Вот с мылом у нас, действительно, строго…

Полезное ископаемое

Копали траншею на улице Четвертой Низменной. Водопроводную. Рыли экскаватором, а за ним уж подчищали лопатами. Подравнивали.

Экскаваторщик Буглов зачерпнул очередной раз ковшом и вместе с землей поднял с глубины три с половиной метра бутылку водки. Полную. Этикетка на ней сгнила, а сама пол-литра была целенькая. Только стекло маленько пожелтело – видать, от долгого лежания в глине.

Бригадир Васька Зверинцев взял бутылку, посмотрел ее на свет и крикнул:

– Старинная! Истинный Бог. Еще довоенная. Видал – донышко у нее вовнутрь вдавлено. Сейчас такие не делают.

Буглов слез на землю.

– Старинная, – подтвердил он. – Только там теперь вода. Выдохлось, поди, все за столько лет.

– Водка-то? – сказал дядя Федя. – Да нипочем! Ты глянь – закупорка у нее какая! Настоящая пробка, не то что нонешние железки. У меня старуха одну такую с тридцать девятого года уберегла. А недавно, как сын из армии вернулся, – достала. Дак мы с Генкой – веришь, нет? – по одному стакану выпили и попадали.

– Верю, – хмыкнул Буглов. – Ты и с рассыпухи падаешь.

– А ну, отсуньтесь! – скомандовал бригадир Васька Зверинцев и вышиб ладонью пробку.

– Нет, не выдохлась, – сказал он, отпив три больших глотка. – Нормальная водка. Вроде «Петровской». «Петровскую» кто пробовал, нет? – И отпил еще глоток.

– Дай-кось мне, – протянул руку дядя Федя.

Бригадир Васька Зверинцев отодвинул низкорослого дядю Федю локтем и подал бутылку сначала мастеру Семижильному.

Семижильный побледнел и отворотил лицо.

– Не могу, – глухо сказал он. – Не могу… без закуски.