Наставник и чудотворец

«Первый день после отъезда отца Адриана был очень трудный для меня, — вспоминает матушка. — Батюшка был все время занят, съехалось много народа, пришлось сидеть и со всеми разговаривать… Я думала, что же это завтра будет, если еще народу прибавится, пожалуй, к батюшке и совсем не попадешь. Перед сном пошли все к батюшке за благословением. Батюшка, как бы удивившись, говорит мне: «Разве ты не уехала? А я думал, что ты уехала». — «Что вы, батюшка, ведь вы сами велели мне остаться». — «Ах, я и забыл», — улыбается. Сказала, что получена телеграмма от отца Адриана: договор нашей церковной общины (в Ровно) расторгнут, — придрались, что во время описи не оказалось двух подсвечников, которые были отданы в другую церковь… Батюшка сейчас же стал расспрашивать все подробно. Сказал: «Государство следит, чтобы все было исправно, вот отец Адриан отдал подсвечники, и неприятность». Батюшка все, все помнил, вспоминал нашу историю. <…> На другой день батюшка диктовал мне письмо отцу Адриану, в нем он писал, что нужно послать представителей от общины в Москву, хлопотать у высших властей.

Потом батюшка вспомнил, что задал одной барышне перерисовать картинку с бумажки от конфеты и под рисунком сочинить стихи. На картинке изображался улей и пчелы; стихи должны были быть на эту тему. Барышня эта уехала рано утром и поручила мне прочесть стихи, ею написанные. Прочла я стихи; в них говорилось, что улей — это наш батюшка, а пчелы — это все мы, которые стремятся в улей, то есть к батюшке. Батюшка прослушал стихи и говорит: «Нет-нет, мне не нравится; я ей сказал написать четверостишие, а она больше, да еще про какого-то батюшку». Велел мне взять карандаш и продиктовал стихи, тут же их составляя:

Пчела по природе летает,
В улей мёд собирает,
В жертву Богу предлагает,
Человеческую жизнь услаждает и себя питает.

Я пришла в восторг, а батюшка: «Тебе нравится?» Я говорю, что ему не отдам. Батюшка говорит: «Ну хорошо, ты только мне представь копию». Батюшка начал объяснять стихи: «Пчелы трудятся, летают, собирают мед и воск себе, в жертву Богу и в утешение людям. Из воска свечи — в жертву Богу, мед ставится на поминание усопших и в утешение людям. Лазарь, когда воскрес, чувствовал горечь во рту и всегда должен был есть сладкое — мед, даже с хлебом, так как все казалось ему горьким».

Батюшка стал говорить о трудностях теперешней жизни, имея в виду большевиков, о всех случайностях, которые могут быть с каждым из нас: «Не бойтесь, что говорить, тогда Дух Святый наставит вас. Когда Спасителя был близок венец, Он молился и просил молиться учеников, и страх был у Него человеческий. По временам нападает страх, нужна молитва. Молитва — их страшилище»».

И опять в том году, в сентябре, матушка Евгения приехала к старцу, на этот раз с отцом Адрианом и пятилетним сыном Серафимом. Добирались от станции на телеге по грязной дороге с большим трудом, боялись нападения волков, но все обошлось. «Это посещение наше батюшки, — вспоминала матушка Евгения, — оставило впечатление необыкновенной его заботы о нас, о всей семье нашей. Было приятно видеть, как батюшка ласкал Серафима. Мы все спали у батюшки в приемной». Побыли недолго — батюшка просил приехать к его именинам, то есть к 29 ноября. Приехали 29 ноября и на этот раз прожили в Холмищах две недели. «Съехалось много народу — из Москвы, Козельска, Гомеля. Все говели и причащались у отца Никона вместе с батюшкой запасными Дарами, привезенными им из Козельска. Отец Никон с отцом Адрианом отслужили торжественную всенощную, а утром обедницу. Батюшка был такой светлый, радостный, вышел к общему столу и со всеми пил чай. Постепенно все стали уезжать, но у отца Адриана столько было вопросов относительно дальнейшего устроения нашей жизни, что он ждал их разрешения. Мы пробыли и вторые именины батюшки, то есть 6 декабря, — батюшка в миру был Николаем. Опять все присутствующие говели. 6 декабря служил обедницу и причащал отец Адриан. В эту нашу поездку к батюшке удалось получить его изображение и набросок группы: батюшка, отец Никон и отец Адриан, — и слепок с головы батюшки из воска. Все это я упросила сделать Нину Владимировну, художницу, без благословения батюшки, так как он сниматься не хотел, говоря: «Отцы святые нам этого не заповедовали». Батюшка мне велел всё спрятать и никому не показывать, но разрешил увезти с собой. Я была очень рада, так как хотя нельзя было сказать, что уж очень хорошо нарисовано и слеплено, но все-таки батюшка был похож, а получить другое изображение батюшки надежды не было. Во все это наше пребывание у батюшки я по обыкновению переписывала: акафист Божией Матери Целительнице (который батюшка велел читать, когда отец Адриан заболевает), акафист перед принятием Святых Таин и всякие выдержки из различных книг. Отец Адриан же решал свои вопросы. Батюшка меня называл его секретарем и казначеем и вообще, как всегда, отпуская нас, говорил, что мы еще увидимся».