— Скажите, миссис Джего, как к вам попала эта бумажонка? — спросил я. — Ее обронил дома Пол?
— Пол? — переспросила она. — Неужели вы не понимаете, что он слишком бережно ко мне относится, чтобы обронить дома такую бумажку? Нет-нет, она была прислана с таким расчетом, чтобы ее получила именно я.
— Бедняжка, — пробормотал Рой.
— Ее наверняка послал сам Найтингейл, — сказал я. — Интересно мне узнать — на что он надеется?
— Он надеется, — с неожиданной проницательностью предположила миссис Джего, — что я прочитаю ее и натворю каких-нибудь глупостей.
— Вполне возможно, что он сделал это просто по злобе, — заметил Рой.
— Нет-нет, они используют меня, чтобы прокатить Пола! Только через меня они и могут его уязвить — в самом деле могут, и вы прекрасно это знаете! — воскликнула миссис Джего. — Они понимают, что Пола обязательно изберут — вот им и нужен скандал, чтобы прокатить его. — Тут мы с Роем сообразили, что она еще не слышала о последних событиях. — Я прекрасная мишень для их нападок, верно? И до меня дошел еще один слух — они нарочно так устроили, чтобы я об этом узнала, — мне передали, что меня и дальше будут травить. Они рассчитывают запугать меня. Мне сказали, что эта записка — только начало. Им хочется, чтобы я уговорила Пола снять свою кандидатуру.
— Н-да, тут кто угодно напугается, — проворчал Рой.
— Я так и вижу, как они обо мне судачат! — воскликнула миссис Джего. — Я вся извелась. Я не знала, что мне делать. Я убежала из дому, а теперь и сама не понимаю, почему пришла к вам…
Мне было не совсем ясно, что же все-таки произошло. Она получила листовку — но послал ли ее сам Найтингейл? До нее дошли какие-то слухи — но правильно ли она их поняла? Не ошиблась ли?.. Теперь она говорила спокойно, горестно и просто:
— Я так испугалась, Рой. Я и сейчас еще боюсь. Плохая из меня вышла жена для Пола. Я всегда ему мешала. Я пыталась измениться, да ничего у меня не получилось. Я знаю, что веду себя ужасно — и ничего не могу с собой поделать. Но я никогда не мешала ему так, как сейчас. Разве я могла подумать, что из-за меня его не выберут ректором? Как же я это вынесу, как я после этого смогу здесь жить?
— А вы подумайте о Поле, — посоветовал ей Рой.
— Да, но я не могу не думать и о самой себе! — воскликнула миссис Джего. — Каково мне будет видеть, что в Резиденцию вселяется кто-то другой? Вы, конечно, считаете, что я не должна думать о себе — но каково мне будет слушать их разговоры про меня?
— Этого не случится, поверьте мне, — сказал я.
— Это обязательно случится!
— А если и случится, вам не следует обращать на это внимания.
— Вы думаете, я не знаю, что они про меня скажут? — воскликнула миссис Джего. — Они скажут, что я недостойна Пола. И вместо того чтобы помогать ему, выставляла себя дурой перед другими мужчинами. А главное, они будут правы — вот что ужасно! Хотя никому не нужна такая женщина, как я. — Она улыбнулась — грустно, наивно и кокетливо. — А знаете, Рой, я вполне могла наделать с вами глупостей.
— Вам хотелось, чтобы Пол любил вас еще сильнее, — сказал Рой. — Вы не очень-то верили в его любовь, правда? Но он вас любит, очень любит.
— Неужели он еще может меня любить?
— Да ведь и вы его очень любите, — усмехнувшись сказал Рой.
— Я всегда была недостойна Пола! — воскликнула она.
Ее терзало разочарование, горечь стыда и недовольство собой — какие слова могли принести ей облегчение? С наивным чванством готовилась она к жизни в Резиденции — неудержимо хвасталась, планировала званые обеды, писала о своих замыслах родителям… Каково же ей было лишиться всего этого? Джего, видимо, не рассказывал жене о возникших осложнениях. Так каково же ей было лишиться всего этого из-за собственного безрассудства? Ее мучил стыд. Она «выставляла себя дурой», и теперь ей надо было за это расплачиваться. Но она была слишком наивна, чтобы по-настоящему ощущать свою вину. Ей было стыдно, она ненавидела себя только из-за того, что люди дурно отзывались о ней. Она никогда не верила, что ее можно любить, и от постоянного самоистязания превратилась в злобную мегеру. А сейчас она чувствовала себя затравленной, одинокой, потерянной и нелюбимой. Неужели Пол только из жалости притворялся все эти годы, что любит ее? Да, ей казалось, что так оно и было — несмотря на его пылкую и очевидную преданность.
Она еще в юности решила, что ее никто не полюбит — я был убежден в этом. Если бы она верила, что любима, Джего жилось бы гораздо легче: ее истерическая подозрительность и злобная сварливость, ее жажда нравиться мужчинам — из-за неверия в свою привлекательность — все это утратило бы нервическую остроту, а ее униженное преклонение перед ним, которого он, кстати сказать, не замечал, переросло бы в глубокую, ровную любовь. Но она приносила ему только вред — листовка Найтингейла лишний раз подтвердила это — и не верила, что он может относиться к ней с любовью.