Наставники. Коридоры власти

— Имейте в виду, Льюис, — сказал Дуглас, — если эта выходка сойдет вашему Куэйфу с рук, значит, его положение очень прочно. Добиваться успеха лучше всего без посторонней помощи. Уж наверно, он понимает это не хуже нас с вами.

Дуглас, как всякий человек действия, был щедро наделен оптимизмом.

Оптимизм этот пропастью отделяет людей действия от созерцателей и не дает человеку заметить катастрофу, пока она не разразится. У него припасены кое-какие утешительные новости, сказал Дуглас. Он порадует нас ими — вот только перейдем в «парадную комнату».

Меня позабавило это выражение. Называть комнату «парадной», как выразилась бы его или моя мать, значило чересчур скромничать — даже для Дугласа. Их дом был хоть и невелик, но не так уж мал, и так называемая «парадная комната» на деле оказалась просторным рабочим кабинетом. На письменном столе лежал черный служебный портфель. По стенам до самого потолка тянулись книжные полки, и на них разместилось любопытнейшее собрание романов XIX и XX веков, какое я когда-либо видел. Тут Дуглас позволил себе роскошь, в которой, однако, было что-то нарочитое. Ему нравилось читать книги более или менее в том виде, в каком они впервые вышли в свет. Поэтому на его полках можно было найти английских, русских, американских и французских классиков если не в самых первых, то, во всяком случае, очень ранних изданиях.

Мы удобно расселись в этой комнате, заставленной и пропахшей книгами, и Дуглас поведал нам свою новость. Он не преувеличивал. Новость и в самом деле была обнадеживающая и совершенно неожиданная. А именно: некоторые круги — весьма влиятельные, — по всей видимости между собой не сговариваясь, повели кампанию против Гилби и за Роджера. Причем эти круги были настолько влиятельны, что даже министрам кабинета приходилось считаться с их мнением или, во всяком случае, прислушиваться к нему. На первом месте стояла авиационная промышленность, по крайней мере та ее часть, которую представлял мой прежний шеф — лорд Лафкин, сильно расширивший после войны сферу своего влияния. Затем шла группа громогласных маршалов военно-воздушных сил. Затем довольно-таки разношерстная компания ученых. Лафкин успел побывать у канцлера Казначейства, два маршала дали завтрак в честь премьер-министра, ученые проводили беседы «на министерском уровне».

— На редкость ловко действуют, — сказал Дуглас.

— Кто затеял эту кампанию?

— Хотите верьте, хотите нет, но похоже, что некоторые нити ведут к человеку, совершенно незначительному.

— Кто же это?

— Некто Бродзинский. Конечно, если не он, так нашелся бы кто-нибудь другой. — Как и все высшие государственные чиновники, Дуглас не очень-то верил, что человеку может просто повезти. — Но надо отдать ему должное: в том, кто чего стоит в «нашем Лондоне», разбирается он неплохо.

Мы стали прикидывать возможности. Если говорить конкретно о каждом, то покровители Гилби располагают немалой властью и пользуются влиянием в обществе, но в конечном счете крупный капитал при поддержке военных и ученых обыкновенно берет верх.

— Если Роджер сам себе не напортил непоправимо в глазах ваших великосветских друзей, — беззлобно усмехнулся Дуглас, — готов держать пари, что не пройдет и года, как он займет это место.

Он подлил нам всем виски. Потом спросил:

— Скажите, Льюис, как по-вашему, какую он поведет политику, когда сядет на место Гилби?

Я замялся. Он подозревал — или догадывался, — что я пользуюсь доверием Роджера. В свою очередь я догадывался, что он этим доверием не пользуется. Я ни минуты не сомневался, что, едва Роджер достигнет власти, ему придется начать борьбу с иными из тех сил, которые сейчас оказывают ему поддержку. В начале нашего разговора Дуглас сказал, что добиваться успеха лучше всего без посторонней помощи. Может быть, теперь он догадался, что Роджер куда больше связан, чем ему сперва казалось.

Мэри Осбалдистон достала свое рукоделие — салфетку или что-то в этом роде — и принялась старательно вышивать по краю незабудки. Маргарет, которая ничего в этом не смыслила, похвалила вышивку, спросила что-то насчет узора; но она все время прислушивалась к разговору и то и дело поглядывала на меня.

— Видите ли, для меня в этой истории есть кое-какие странности, — не отступал Дуглас. — Ведь не только Бродзинский и «оголтелые» ратуют за Куэйфа. Взять хотя бы вашего старого приятеля Фрэнсиса Гетлифа и его собратьев — они тоже за него горой. Так вот, как бы ловко ни жонглировал Куэйф — а, по-моему, он в этом деле мастер, — вряд ли он угодит и вашим и нашим. Скажите, известны вам его истинные намерения?