Наставники. Коридоры власти

Кабинет был тесноват, не в пример палатам, которые он занимал в здании министерства. За ложноготическим окном виднелось зеленовато-желтое небо.

Я спросил его, навещал ли он Гилби. Да, конечно, ответил он, уже дважды.

— Ну и как? — спросил я.

— По-моему, он должен благодарить свою звезду за то, что вообще остался жив.

Я согласился. Потом сказал ему то, о чем думал накануне в клинике: что в конечном счете причины болезни Гилби психологические. Или это просто моя страсть все объяснять психологией?

— Вы хотите сказать, что, не будь нажима с моей стороны и продолжай мы все петь ему хвалу, он бы не свалился? Что ж, может быть, вы и правы.

— Я имел в виду не только это, — ответил я. — Допустим, старик поправится и вернется на свой пост — что тогда?

Я мог не развивать свою мысль. Я имел в виду, что при таком состоянии здоровья старику нельзя жить в атмосфере постоянной борьбы. Если же он на это пойдет, ему вообще не придется жить.

Роджер все это понял. Внимательно посмотрел мне в глаза, но ответил не сразу. Некоторое время он молча курил.

— Нет, — сказал он наконец. — Я не собираюсь брать лишний грех на душу. Это маловероятно.

— Вы так думаете?

— Что бы я сейчас ни делал, он выбыл из игры, — сказал Роджер. — Он никогда не вернется.

— Это решено?

— Я уверен, — сказал Роджер и вдруг перебил себя: — Вы хотите, чтобы я ответил на то, что кроется за вашим вопросом?

— Не надо, — сказал я.

— Я готов ответить, — сказал он. — Это соображение меня не остановило бы.

Он говорил отрывисто, словно не сразу находил слова. Потом заметил с живостью:

— Но это пустой разговор. Он все равно выбыл из игры. — И прибавил, язвительно усмехнувшись: — Он-то из игры выбыл. А вот вступил ли я в игру — еще вопрос.

— А каковы шансы?

Роджер ответил сухо и деловито:

— Перевес в мою пользу есть, но небольшой. Скажем, шесть против четырех.

— Вы не напортили себе тогда в Бассете? В последний вечер? — спросил я.

— Может, и напортил. — Он озадаченно нахмурился, точно близорукий ребенок. — Беда в том, что иначе я не мог.

Дня два спустя я заехал в клинику. Можно было подумать, что за трое суток Гилби ни разу не шелохнулся. Он был все так же чисто выбрит, причесан волосок к волоску и все так же, не мигая, смотрел в потолок. Он заговорил о Роджере, который навестил его в то утро. Дружелюбно и снисходительно он сообщил мне то, что я знал и сам — что Роджер не раз отличился во время войны.

— По виду никогда не скажешь, — заметил Гилби, возвращаясь к нашему прежнему разговору. — Но он молодчина! Просто молодчина!

Гилби с явным наслаждением стал вспоминать походы, в которых когда-то участвовал сам. Но не прошло и нескольких минут, как ему пришлось вспомнить о бренности существования. Холодное спокойствие палаты — Гилби, едва шевелящий губами, я, неподвижно сидящий рядом, застывшие за окном в саду деревья — нарушил деловито вошедший секретарь. Это был элегантный молодой человек с гвардейским значком в петлице.

— Сэр, — начал он.

— Да, Грин?

— Вам телеграмма, сэр.

— Прочтите, голубчик, прочтите.

Гилби все так же смотрел в потолок и не видел, что телеграмма еще не распечатана. Мы услышали, как секретарь вскрыл ее.

— Прочтите, голубчик.

Грин откашлялся:

— Отправлена из Лондона. Юго-Запад. 10. Это, кажется, район Фулхема, сэр. От какого-то Порсона.

— Пожалуйста, прочтите.

И тут я перехватил взгляд Грина — бесцветные глаза его смотрели напряженно и испуганно. Он прочитал: «Готовит мир иной с фанфарами вам встречу».

На мгновение губы больного дрогнули, потом снова упрямо сжались, но очень скоро он произнес своим хорошо поставленным голосом, обращаясь к потолку:

— Как мило!

И прибавил еще более ровно, невозмутимо и отчетливо:

— Как удивительно мило!

Глава девятая И СНОВА НЕЖЕЛАНИЕ СЧИТАТЬСЯ С ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ

Дождавшись первой удобной минуты после того, как была прочитана телеграмма, я распрощался с Гилби и вышел. Я знаком дал понять Грину, что хочу поговорить с ним наедине. В коридоре было людно, сновали сестры. Только когда за нами закрылась дверь приемной — обшитой панелями комнаты, посередине которой стоял стол с кипой журналов «Тэтлер», «Филд» и «Панч», — я дал волю своему негодованию.

— Дайте сюда телеграмму, — сказал я.

Я пробежал ее глазами — слова на телеграфном бланке выглядели так невинно.

— Болван проклятый! — вырвалось у меня.

— Простите? — переспросил Грин.

— Какого черта вы не читаете телеграммы заранее? И хотя бы у вас хватило мозгов что-нибудь сочинить, когда вы увидели, что тут написано!

Я снова посмотрел на телеграмму. Порсон. Возможно, что и он. В нашем сумасшедшем мире можно всего ожидать. Старый знакомец. Мне необходимо было что-то сделать, что-то предпринять. Я выбежал из приемной, из клиники, окликнул такси и назвал одну из улочек, прилегающих к Фулхем-стрит.